Повесть о Федоте Шубине - [25]

Федот приподнялся на постели и горячо заговорил:

— Не всегда бывает тот прав, на чьей стороне больше спорщиков; прав тот, кто понимает настоящую правду. Ежели вы не имеете призвания к искусствам, то с вашей добродетелью место не здесь, а в монастыре.

Гордеев подскочил на месте и захлопал в ладоши.

— Ого! Из новичка, братцы, толк выйдет!..

Один из «добродетельных» спорщиков, желая одернуть Шубина, подошел к его кровати и показал на небрежно разбросанную одежду:

— Хоть ты и «талант», а все-таки амуницию научись перед сном прибирать. Взгляни, как у людей она сложена!

Федот не стал возражать. Он молча поднялся с постели и начал бережно складывать на табуретку казенную одежду. На них он положил свернутый зеленый кафтан обшлагами наружу, на кафтан — замшевые штаны и верхнюю рубашку без манжет. Башмаки с пряжками и чулки сунул под кровать. Оставалось прибрать длинную тесемку, назначенную для подвязывания косы. Федот никак не мог догадаться, как и куда ее следует положить. Выручил Гордеев: он смотал тесемку вокруг двух пальцев трубочкой и спрятал к нему под подушку.

В Академии, значительно расширенной в 1761 году, соблюдались строгие правила: за малейшие неудачи ученикам ставились на уроках пометки: «зело не прилежен», «весьма не понятен», «худова поведения», а иногда и более подробно давалась оценка: «а ежели не будет дерзать к лучшему, то подлежит изгнанию». Однако подобные страхи не касались Федота Шубина, с первых же дней учения прослывшего своей понятливостью и прилежностью не только в классе рисования и скульптуры, но и в классах математическом, французском, историческом, а также в изучении мифологии и катехизиса. Шли дни за днями, недели за неделями, и первый год обучения близился к концу. Но этот учебный год основательно привил вкус к познаниям наук, и Федот Шубин был доволен своей судьбой, как и многие поступившие с ним взрослые товарищи — дети простолюдинов, которым строгие порядки и высокие требования были не страшны, а только лишь полезны.

Этот год был знаменателен событиями: в рождество умерла дщерь Великого Петра, самодержица и императрица Елизавета Петровна. Место на царском престоле не замедлил занять Петр Третий. Не успела еще «печальная комиссия» схоронить за крепостными стенами в соборе прах царицы, как Петр III начал наводить порядки на особый, прусский лад. Вступил в деятельную переписку с королем Фридрихом II, приблизил к себе прусского посланника Гольца, без которого не садился обедать и ужинать, и во всем прислушивался к его советам. Русскую армию обмундировали по указу царя на прусский манер, отчеканили медали с изображением Фридриха II и Петра III, и если в церквах не возглашали многолетие Фридриху, то ни одно дворцовое застолье не проходило без тостов за его здоровье. Скорое царствование крещенного в православие Петра III, сына Карла Фридриха Гольштейн-Готторпского, кончилось тем, что группа знатных вельмож-заговорщиков — три брата графы Орловы, гетман Разумовский, княгиня Дашкова и другие, при участии супруги Петра III, государыни Екатерины Алексееввы, и при поддержке офицеров-гвардейцев свергли Петра, заточили его в Ропшинский охотничий дворец и там прикончили. В народе был пущен слух, что Петр III упал с лошади и разбился насмерть. Хоронили его без особых почестей и не в Петропавловском пантеоне, а в обычной церкви. Екатерина II даже не присутствовала на похоронах своего супруга.

Для учащихся Академии художеств эти происшествия не имели особого значения.

Но однажды в торжественной обстановке в присутствии высокого начальства всем ученикам Академии был объявлен во всеуслышание указ Екатерины II о привилегиях и правилах Академии. Указ этот подействовал ободряюще на всех учеников. Екатерина объявила себя покровительницею Академии и ее питомцев, определила быть Академии навсегда в ведении государей, следовательно считаться императорскою. Но не этот параграф указа был важен для учеников, и в частности для крестьянского сына Федота Шубина. Главное в этом указе царицы было следующее:

«…Всех наших подданных как ныне в Академии членов адъюнктов, академиков и учеников обучающихся, так и впредь происходящих из воспитательного при Академии училища, которые отличат себя честным и похвальным поведением и благонравием (что паче всего прилежно рассматривать), а притом в художествах и мастерствах окажут изрядные успехи, когда по засвидетельствованию от собрания получат в том аттестаты, всемилостивейше жалуем и утверждаем с их детьми и потомками в вечные годы быть совершенно свободными и вольными, и никакому правительству ни в военную, ни в штатскую нашу службу их не принуждать, и без добровольного с ними договору ни к какой работе не приневоливать, но во всем непременно поступать с ними, как с вольными и свободными людьми; а в случаях оказывать им всевозможное защищение и вспомоществование.

Наистрожайше запрещаем всем и каждому, какого б кто звания ни был, из сих художников, мастеров, детей их и потомков в крепостные себе люди записывать и утверждать, каким бы то образом ни было: а хотя бы паче чаяния сие обманом учинилося или и сам таковый по уговору и доброй воле у кого-нибудь крепостным записался, либо на крепостной девке или вдове женился, то, однако, сие не токмо кабальным его не делает, но и вступившая с ним в брак и рожденные от них дети от того часа имеют быть вольными.