Повесть о Федоте Шубине - [16]

— Полюбился ты мне, парень, оставайся у нас… Давай-ка по чарочке. Мне за такого парня единственную дочь не жалко. И был бы ты мне и зять, и как сын родной. Вот…

— Спасибо, хозяин, за доверие, большое спасибо. От такой девицы, как Аннушка твоя, и от такого места грех бы отказываться, но не те у меня думки. В столице учиться надобно. От отца я слыхал, что вот таким манером наш земляк Михайло Ломоносов чуть в молодых годах не женился. А сколько ему невест было!.. Ушел и выучился. Знаменитость…

— Как же, слыхали про Ломоносова, — ответил Никифор, — знатная особа. Значит, и ты по его следу думаешь? Дай бог. Знать, умен ты, Федот, если от такого добра да счастья отказываешься. А ум превыше богатства. Что ж, добра тебе желаю… Случится путь-дорога, приворачивай, гостем будешь!..

Наутро погода присмирела. По сугробам мела тонкая, словно кружевная, поземка.

Обоз холмогорцев продолжал свой путь.

Чем ближе к Петербургу, тем больше попадалось встречных подвод. Степенные поморы не лезли в перебранку, но и с дороги не сворачивали. Чуть показывался встречный обоз, возвращавшийся из столицы, они брали под уздцы своих лошадей и вели их посредине дороги, внушительно поблескивая торчавшими из-за кушаков топорами. Побаиваясь за целость сыромятных гужей и черемуховых заверток, встречные обозники уступчиво сворачивали — они знали, что в ссору с бывалыми и вольными поморами лучше не вступать.

Среди северян поморы отличались суровым характером. Холмогорских жителей всюду называли «заугольниками». Когда к ним в Холмогоры приезжал Петр Первый, они, потомки вольных новгородцев, прятались за углами изб, опасаясь, как бы царь не вздумал выкинуть над ними злую шутку в отместку за непокорность их предков московским царям. Петр посмеялся над их страхами и дал им прозвище «заугольники». С тех нор прошло много лет, а прозвище за ними так и осталось. Если и можно было с кем поставить холмогорских «заугольников» рядом, то это опять-таки с упрямыми новгородцами…

Дни становились длинней. Деревни, села, усадьбы встречались по пути все чаще и чаще. Иногда в обгон по рыхлому снегу проносилась запряженная цугом шестерка лошадей в блестящей сбруе. Форейторы со свистом махали бичами и грубо кричали на проезжих:

— Берегись, задавим!..

— Опять какого-то захребетника-дармоеда провезли, — грубо замечали поморы вслед барской повозке…

— Ишь развалился. Сани одне сто рублей, поди-ка, стоят. А шуба какая, батюшки!.. И вся эта дородность и богачество с мужицкой хребтины на барина пошли. Дорого обходятся нашему брату этакие начальнички-господа. Ох, дорого!..

На двадцатые сутки обоз вступил в петербургские окрестности. По обоим берегам замерзшей Невы стояли низенькие бараки с деревянными дымоходами на крышах. В бараках крохотные оконца и обитые тряпьем двери. Около дверей на снегу повсюду кучи отбросов. Здесь, в пригороде, обитали тысячи работных людей, строивших великолепные дворцы, в которые они имели доступ лишь пока строили их.

Федот всматривался в лица прохожих и ни в ком не приметил ни искры радости, ни довольства. Люди брели усталые, словно прижатые к земле. Вот возвращается с работы в кропаном зипуне с лопатой на плече землекоп. Рядом с ним еле тащится его сынишка — мальчик лет двенадцати. Он уже помощник отцу и кормилец полуголодной семьи, оставленной где-либо около Грязовца или Белозерска. И тот и другой идут покачиваясь, в полудремотном, усталом забытье. И, видимо, единственное их желание — поскорей добраться до своего логова и уснуть. Вот, переваливаясь с боку на бок, идут артельщики вологжане, одни несут пилы, топоры, пешни, заступы; другие, кряхтя, тащат на себе охапки дров и щепы, чтобы ночью кое-как согреться в холодном жилье у печки-времянки.

— Куда мы едем? Где остановимся? — спросил Федот возницу, озираясь по сторонам и разглядывая низкие, приплюснутые к земле, занесенные снегом жилища сезонников, строителей новой столицы.

— Мы подъезжаем к Набережной улице, потом свернем по льду через Неву на Васильевский остров и прикочуем в Рыбные ряды, там всегда наши останавливаются.

— А где хваленый Невский прошпект?

— Вот туда, налево, верстах в двух отсель, — отвечал бывалый помор Федоту.

Впереди обоза послышался хриплый и грубый окрик:

— Стойте! Куда вас черт несет!

Из полосатой будки вышел навстречу головному вознице рослый будочник и алебардой загородил дорогу. После грошовой подачки он подобрел и объяснил, что по Набережной дальше ехать нельзя — там строятся новые дома, проезд завален бревнами и кирпичами, а потому надо свернуть влево, на Литейный, переехать поперек Невский, обогнуть Адмиралтейство, а там покажут прямой путь к Рыбным рядам.

— Да смотрите, по Невскому вдоль не ударьтесь. Подлым людям с возами настрого запрещено ездить прошпектом, — предупредил строгий блюститель уличного порядка.

Обоз, скрипя полозьями, двинулся объездом по указанному будочником пути.

На улицах, около дворянских особняков и купеческих торговых заведений, бородатые дворники-фонарщики зажигали фонари. Ямщики и кучера покрикивали на прохожих, развозя на гладких рысаках расфранченных господ.