Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 2 - [4]

. Мне вспомнилась последняя строфа… и сделалось так грустно-грустно. А слез не было. Сколько раз за это время мне хотелось написать ему письмо. Я удерживала себя. Пусть он начинает… Я молчу и жду. Показать ему стихи? Специально читать, без его просьбы — нет. А если он будет на том вечере Союза, где я буду выступать — прочту.

Была на «Князе Игоре» в концертном исполнении с оркестром и хором[5]. Здорово понравилось, особенно половецкие танцы, стихийное что-то.

А временами бывает так, что я необыкновенно остро, почти физически, чувствую, как я люблю его. Тогда кружится голова и перехватывает дыхание. И хочется крикнуть полным голосом: «Будь что будет! Ничего не боюсь! Ведь я его люблю!» И я кричу, пишу стихи, и хочется мне скорее прочесть его Мамочке, и сказать ей, и говорить с ней об этом спокойно, тоном взрослой (как хорошо сознавать себя взрослой!) и дать отпор всем ее упрекам и обвинениям. И это сейчас, когда почти неизбежен разрыв! Когда Костя все дальше уходит от меня.

2 ноября 1926. Вторник

Не так уже и давно не писала дневник, а кажется, вечность.

3 ноября 1926. Среда

Первый факт, который мне хотелось запечатлеть за это время — это разговор с Мамочкой. Это было уже давно. Я ей читала стихи. И, против ожидания, разговор этот был не только тихий и мирный, но даже приятный. А повторить его я не могу. Когда Костя вчера попросил передать, я не смогла. Смысл в том, что «ты, де, себя хорошо знаешь, это меня очень радует, ты не ошибешься и т. д.»

С тех пор я как-то стала спокойнее. От Мамочки нечего скрывать (т. е. почти нечего), это легче. С этой стороны все обстоит хорошо.

Была на докладе Бадьяна, но об этом не стоит уже писать. Была два раза подряд у Левы. Занятно живет эта коммуна: Лева, Карпов, Лиля, Белый. Занятно, пожалуй, хорошо, весело, богемно, но все хорошие товарищи. А все-таки я бы так долго жить не смогла. Пожалуй, и хорошо, что я не поселилась с Лилей.

В какое-то из воскресений Карпов заехал за мной, и мы поехали на вечеринку РДО. Там был Войцеховский, а мне он нравится. Особенно хорошо было, когда мы вышли на улицу и пошли пешком до St.Lazare. Посмотрели краешком глаза ночной Пигалль, настроение было веселое, бодрое, дождь моросил, и Андрей Георгиевич был очень весел — все это вместе и создало такой особенный колорит. Шли вчетвером: я, Карпов, Обоймаков и Войцеховский. Заплутались, и А.Г. шел пешком в Медон. Это был момент, когда я сердилась на Костю, потому что мне особенно понравился А.Г.

Еще один эпизод, более давний. Было еще одно собрание поэтов, кот<орое> не состоялось, ибо, кроме трех членов правления и одного запасного, пришла одна я. Немного поговорили и разошлись. Ехать домой не хотелось, и я пошла с Ладинским гулять. Мне было интересно повторить этот номер теперь. Теперь мне стала понятна вся пошлость его отношений ко мне. Мы сидели на Pont des Arts[6], читали стихи. Против ожидания, он очень одобрил мои, сделал 2 ценных замечания. А когда разговор пошел на другую тему, было смешно и немножко противно. «Пустите мою руку». «Я боюсь вас потерять». «Вы меня уже давно потеряли». «Серьезно? А, может быть, я вас сумею найти?» «Никогда». Дальше разговор шел в более резком тоне. «Несите мой портфель, чтобы руки у вас были заняты». «Идите домой, вам спать пора» и т. д. После этого я уже прямо говорю о нем: «большой пошляк».

Началась моя работа у Капрановых.

Пошла по объявлению и на другой же день начала работать. Тоже кукольная мастерская. Чувствовала я себя там с первого же дня, как у Моравских, не в своей тарелке. Во-первых, меня засадили за машину, а машинка еще моторная; потом там страшная безалаберщина, и нужна своя инициатива, чего у меня нет. Ездить туда очень далеко, за Рere Lachaise; одно хорошо — две француженки, я за несколько дней и то уже ощутила пользу. И была очень огорчена, когда в субботу мне сказали, что «пришлют письмо», надо ли мне еще приходить. Стало ясно. Письмо это сегодня я получила.

Получила письма от Лели и Нины. Лелино письмо по обыкновению хорошее и дружеское. От Нины — несколько другое дело. С ней у нас нет общего языка. Она мне пишет: «Пила ли ты чай с сахарином?» Этот вопрос меня разозлил. Это сейчас характерное явление — они там сидят и думают, что только они что-то пережили за это время, а мы даже не можем равняться с ними, не смеем ставить себя на одну доску. Ссориться с ней не хочется, а все-таки я ей в том же тоне отвечу.

Еще событие: мы переехали на другую квартиру, под Капрановыми, здесь у нас 2 комнаты, большие и «меблированные». Правда, моя комната опять проходная, и вся мебель в ней — один зеркальный шкаф, но все-таки своя комната и свой стол — из швейной машины. Близко от трамвая, от лавок; недалеко от Монпарнасского вокзала. Вообще, я довольна, хотя, конечно, это далеко не то, о чем я мечтала.

И самое хорошее, самое приятное — это вчерашняя встреча с Костей. Он был у нас в понедельник, и мы уговорились, что на другой день я поеду в Trocadero покупать билеты на «Садко»[7], и там мы встретимся. Билетов не было, зато мы 4 1/2 часа просидели в кафе, словно какая-то стена разрушилась. Было так легко и приятно говорить, и было о чем говорить. Он много рассказывал о своей жизни, о семье; я — о гимназии, о своих. Говорили друг о друге; и смешно, что раскрывали, главным образом, темные стороны. Были откровенны. Я читала стихи. Так близки и так дружны мы еще никогда не были. Всего, о чем говорили, не передашь, и всего, что почувствовали, не назовешь словом. Только осталось такое хорошее-хорошее чувство. Думаю, что у него тоже. Как хорошо и просто, что недалеко от тебя есть такой хороший, близкий и любимый друг.