Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 2 - [2]

Была у Манухина. Оказывается — не долечилась. Надо продолжать. Один сеанс уже был во вторник, еще два, потом месяц перерыва, и еще — три. Опять ем кашу, лежу, ужасная была вчера слабость, и нервы шатаются.

Получила письмо от Лили. Предлагает вместе снять комнату в Латинском квартале за 240 фр<анков>. Сказала об этом письме Пале-Коле, он даже ничего не ответил. Вечером еще один разговор с Мамочкой. Если бы не леченье, я бы переехала не задумываясь. Хотя и не знаю. У меня такое чувство, что я не имею права уходить из дома, что я совершенно опустошаю жизнь своим. А переехать в Париж хочется и начать новую самостоятельную жизнь.

30 сентября 1926. Четверг

Хочется записать все, как оно было. А было вот что: в воскресенье был Карпов, мы с ним ходили в парк и говорили о Косте. Удивительный это человек, как с ним легко и просто быть откровенной. Я рассказала ему все и о последней встрече, и о моем письме, и о его молчании. У него совет один — надо рвать. «Зачем?» «Да потому, что после будет больнее». Мне показалось, что у него есть какое-то предубеждение против Кости, спросила его об этом. «Нет, не знаю. Но когда вы мне тогда в беседке сказали: “Костя”, я почувствовал, что во мне шелохнулось что-то против него. Ревность, может быть. Предубеждения нет. Раз я Вас люблю (а полюбить Вас я могу!), так что же я могу чувствовать к человеку, кот<орого> Вы любите?» Я рассказала ему о моем первом письме, о Люксембургском саде, на что последовало его восклицание: «Да он просто баба! А вы уверены, что он вас любит?» «Он сам в этом не уверен». «Как!? Он в этом не уверен?!» «Видите ли, может быть, он просто очень щепетилен в таком вопросе, очень осторожен. Я с самого начала просила его никогда мне не лгать и никогда не преувеличивать…» Он меня перебил: «Э, дорогая, Вы просто хотите его оправдать. Зачем? Надо кончить. Ведь Вы же не выйдете за него замуж, когда он не уверен, что любит Вас». «Нет, конечно». «Так неужели же Вы не встретите такого человека, кот<орый> Вас действительно полюбит?»

А во вторник — письмо от Кости. Я еще лежала в кровати после сеанса, когда Папа-Коля передал мне белый конверт. И два дня после этого я опять чувствовала себя счастливой. Письмо небольшое, но откровенное. Тогда оно показалось мне теплым и хорошим, теперь уже отношусь к нему более критически. Попробую проанализировать. Долго не писал, потому что счел неуместным после нашего последнего разговора писать «открытку с приветом». Справедливо. А сосредоточиться не было времени. Допускаю. Мое письмо его задело тем больнее, что упреки мои были справедливы. Хорошо. Чувства его по отношению ко мне «еще не оформились в его сознании». Так. Знаю. Боюсь, что когда оформятся, так поздно будет. «Куда я могу такую тебя вести? Простая связь? Имею ли я право?» Вопрос уместный, дальше: «Брак? Мне надо проверить себя». Хорошо, но ведь не только же от него это зависит! Он этим словно ставит меня в какое-то глупое положение, как будто я стараюсь женить его на себе. Доля правды в этом есть, я бы не отказала ему сейчас, но, после всех этих обдумываний и проверок — я не знаю. Дальше пишет о том, как хорошо в Пицце, как жаль, что нет меня, а то бы, вероятно, все темные тени, кот<орые> легли на наши отношения, исчезли бы сами собой. Кончается как будто тепло и дружественно.

Так. Его письмо мне подняло настроение. Конечно, когда он придет ко мне, не будет той холодности, кот<орую> я ему готовила: конечно, брошусь на шею и расцелую. И так будет продолжаться долго. «Ира, подождем еще». Я помню эту фразу его письма. И будем ждать. Мне хотелось сразу же написать ему хорошее, веселое письмо; показать, что-то темное, что было в Люксембургском саду, забыто; мне хотелось, чтобы это письмо встретило его в Париже. Чтобы он сразу вспомнил обо мне и почувствовал, что я его люблю, что я его жду… Да так и не написала.

Да. И так будет долго. Начнутся занятия в Институте, будем каждый вечер встречаться. Вероятно, в свободные дни будет приезжать ко мне. Буду ласкова и заботлива. Хочу, чтобы, в конце концов, он меня полюбил и почувствовал, что он потерял со мной. Я совершенно уверена, что он и сейчас любит меня (это, по крайней мере, то чувство, кот<орое> я называю любовью), что, порвав со мной, и он почувствует в жизни пустоту — чего-то хватать не будет.

А пока я его жду. Очень мне интересна эта встреча. Я, во всяком случае, набралась достаточно сил, чтобы быть готовой ко всему, Костя, милый!

2 октября 1926. Суббота

Вчера был Костя. Пришел с букетом гвоздик «из Ниццы». Может быть, и правда из Ниццы. Веселый и чуть-чуть странный, как будто человек из другого мира. По обыкновению пошли с ним пройтись по Brancas’y. За калиткой первым делом поцеловались. Все, как и прежде. Но что-то все-таки изменилось. Стало меньше «страстности», поцелуи уже не опьяняют, не дурманят, сердце не бьется сильнее. Словно это вошло в привычку и стало чем-то вполне естественным и обычным. Но появилось что-то дружеское, какая-то искренность, стало легче быть откровенной. Так, напр<имер>, такой маленький факт. «Пойдем на вечер казачьего хора?» «Нет». «Почему?» «Денег нет». «Пожалуйста, об этом не думай». «Нет, не пойду». «Ну, отчего? А до нашей последней встречи пошла бы?» «Нет, это тут ни при чем». «Так что же, не хочешь одолжаться что ли? Мне кажется, что между нами этого быть не может». «Нет, Костя, не потому. Просто дома были по этому поводу крупные разговоры…» И он уже начал обсуждать целую систему заговора, да я его остановила. Вот мелочь, а раньше я бы ему этого не сказала. «Ира, ты меня прости за последнюю встречу. Я уж так себя ругал потом». «И я тоже». «Меня?» «Нет, себя». Посмотрели друг на друга и рассмеялись.