Поверженные буквалисты - [80]
Здесь это слово несет конструктивную нагрузку (а не орнаментальную, как в VII, 39) и, конечно, сохранено. А кстати, в 1790 г., когда был взят Измаил, Суворов еще не был фельдмаршалом, получив это звание лишь в 1794 г. после взятия Варшавы; Байрон мог этого не знать, Кашкину же не мешало бы. Приводя мне в назидание «соответственную» строку Козлова: «Фельдмаршал, знаменитый князь Суворов» (234, 2, 6), Кашкин не замечает нелепой надставки «князь» (у Байрона этого нет): этот титул Суворов получил лишь в 1799 г. после италийской кампании, – «князь Италийский». Словом, эрудиция Кашкина брызжет из каждой строки…
По Кашкину я «оскорбил» «кутузовских орлов», заставив их унизительно «жаться друг к другу в уголках» (233, 1, 1).
У Байрона это звучит так:
Дословно:
Я перевел:
Ясно, что «отвечать» за эту строфу должен Байрон, поставивший в иронические кавычки выражение forlorn hope. А кстати, он несколько раз говорит, что и Фридриху приходилось бежать (VIII, 22), и Цезарю удерживать бегущих (VIII, 28) и т. п., так что отдельные случаи утраты боевого порыва, потери духа, – вещь нередкая…
Далее мне в вину ставятся «егеря, испуганные выше всех приличий» (233, 1, 1).
У Байрона читаем:
Дословно:
У меня:
Да! Склоняю повинную голову! Разогнанные бешеным огнем егеря испугались с соблюдением всех приличий! Я перехватил!
И наконец, – о, наконец, – Кашкин прав.
В оригинале сказано:
Дословно:
А у меня он —
Правда, «кровь», любимая им, очевидно всё же была «свежей», лившейся из ран на поле боя; но, конечно, я сгустил краски…
ИТАК, НА РЕШЕТЕ У КАШКИНА, ИЗ ВСЕГО РАЗБОРА, ОСТАЛОСЬ ЛИШЬ 2 ПОЛУСТИШИЯ: «парная кровь» И «неприличный испуг». Небогато!
ВСЕ ЖЕ ОСТАЛЬНЫЕ ЕГО НАПАДКИ ОКАЗАЛИСЬ ЛИБО ВЗДОРОМ, ЛИБО ПЕРЕДЕРЖКАМИ, ЛИБО ПОПРОСТУ ОПРОВЕРГАЮТСЯ БАЙРОНОВСКИМ ТЕКСТОМ.
Но, на все лады ворочая строки, где я «исказил образ Суворова» (и где, как доказано, никаких искажений НЕТ), Кашкин забывает указать те строфы, где Байрон почтительно и восторженно говорит о Суворове, и которые мною переведены столь же заботливо и бережно, как всё остальное. Кашкин лишь небрежно упоминает о «двух-трех парадных строфах» (232, 2,1).
Но я, как это Кашкину ни неприятно, приведу и эти места. Приводить их я буду уже, для краткости, без английского текста и дословного перевода. Читатель, внимательно прочитавший вышеизложенное, поверит мне, что и здесь перевод адэкватен оригиналу.
Байрон, подтрунив над трудными русскими именами, говорит, что их носители —
Байрон почти буквально цитирует историка Пастельно:
Байрон оттеняет воинскую славу Суворова:
Тут, в скобках: Кашкин негодует на «любовника войны», но, во первых, у Байрона стоит that lover of battles; во вторых, в байроновское и пушкинское время слово «любовник» не обязательно означало «хахаль», как, повидимому, мнится Кашкину, но означало и «возлюбленный»; в «Онегине» (VI, 40) читаем про Ленского: «Увы, любовник молодой… Убит приятельской рукой», и в «Полтаве» (III, 65 строка) про Карла: «И ты, любовник бранной славы»…
Байрон отмечает бытовую неприхотливость Суворова: у него с денщиком
Байрон подчеркивает популярность Суворова в войсках:
Байрон говорит о вдохновляющей роли могучей личности Суворова:
Небольшая книга об освобождении Донецкой области от немецко-фашистских захватчиков. О наступательной операции войск Юго-Западного и Южного фронтов, о прорыве Миус-фронта.
В Новгородских писцовых книгах 1498 г. впервые упоминается деревня Струги, которая дала название административному центру Струго-Красненского района Псковской области — посёлку городского типа Струги Красные. В то время существовала и деревня Холохино. В середине XIX в. основана железнодорожная станция Белая. В книге рассказывается об истории этих населённых пунктов от эпохи средневековья до нашего времени. Данное издание будет познавательно всем интересующимся историей родного края.
У каждого из нас есть пожилые родственники или знакомые, которые могут многое рассказать о прожитой жизни. И, наверное, некоторые из них иногда это делают. Но, к сожалению, лишь очень редко люди оставляют в письменной форме свои воспоминания о виденном и пережитом, безвозвратно уходящем в прошлое. Большинство носителей исторической информации в силу разнообразных обстоятельств даже и не пытается этого делать. Мы же зачастую просто забываем и не успеваем их об этом попросить.
Клиффорд Фауст, профессор университета Северной Каролины, всесторонне освещает историю установления торговых и дипломатических отношений двух великих империй после подписания Кяхтинского договора. Автор рассказывает, как действовали государственные монополии, какие товары считались стратегическими и как разрешение частной торговли повлияло на развитие Восточной Сибири и экономику государства в целом. Профессор Фауст отмечает, что русские торговцы обладали не только дальновидностью и деловой смёткой, но и знали особый подход, учитывающий национальные черты характера восточного человека, что, в необычайно сложных условиях ведения дел, позволяло неизменно получать прибыль и поддерживать дипломатические отношения как с коренным населением приграничья, так и с официальными властями Поднебесной.
Эта книга — первое в мировой науке монографическое исследование истории Астраханского ханства (1502–1556) — одного из государств, образовавшихся вследствие распада Золотой Орды. В результате всестороннего анализа русских, восточных (арабских, тюркских, персидских) и западных источников обоснована дата образования ханства, предложена хронология правления астраханских ханов. Особое внимание уделено истории взаимоотношений Астраханского ханства с Московским государством и Османской империей, рассказано о культуре ханства, экономике и социальном строе.
Яркой вспышкой кометы оказывается 1918 год для дальнейшей истории человечества. Одиннадцатое ноября 1918 года — не только последний день мировой войны, швырнувшей в пропасть весь старый порядок. Этот день — воплощение зародившихся надежд на лучшую жизнь. Вспыхнули новые возможности и новые мечты, и, подобно хвосту кометы, тянется за ними вереница картин и лиц. В книге известного немецкого историка Даниэля Шёнпфлуга (род. 1969) этот уникальный исторический момент воплощается в череде реальных судеб: Вирджиния Вулф, Гарри С.
Культурные ценности представляют собой особый объект правового регулирования в силу своей двойственной природы: с одной стороны – это уникальные и незаменимые произведения искусства, с другой – это привлекательный объект инвестирования. Двойственная природа культурных ценностей порождает ряд теоретических и практических вопросов, рассмотренных и проанализированных в настоящей монографии: вопрос правового регулирования и нормативного закрепления культурных ценностей в системе права; проблема соотношения публичных и частных интересов участников международного оборота культурных ценностей; проблемы формирования и заключения типовых контрактов в отношении культурных ценностей; вопрос выбора оптимального способа разрешения споров в сфере международного оборота культурных ценностей.Рекомендуется практикующим юристам, студентам юридических факультетов, бизнесменам, а также частным инвесторам, интересующимся особенностями инвестирования на арт-рынке.
Книга Ирины Глущенко представляет собой культурологическое расследование. Автор приглашает читателя проверить наличие параллельных мотивов в трех произведениях, на первый взгляд не подлежащих сравнению: «Судьба барабанщика» Аркадия Гайдара (1938), «Дар» Владимира Набокова (1937) и «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова (1938). Выявление скрытой общности в книгах красного командира Гражданской войны, аристократа-эмигранта и бывшего врача в белогвардейской армии позволяет уловить дух времени конца 1930-х годов.
Понятие «человек» нуждается в срочном переопределении. «Постчеловек» – альтернатива для эпохи радикального биотехнологического развития, отвечающая политическим и экологическим императивам современности. Философский ландшафт, сформировавшийся в качестве реакции на кризис человека, включает несколько движений, в частности постгуманизм, трансгуманизм, антигуманизм и объектно-ориентированную онтологию. В этой книге объясняются сходства и различия данных направлений мысли, а также проводится подробное исследование ряда тем, которые подпадают под общую рубрику «постчеловек», таких как антропоцен, искусственный интеллект, биоэтика и деконструкция человека. Особое внимание Франческа Феррандо уделяет философскому постгуманизму, который она определяет как философию медиации, изучающую смысл человека не в отрыве, а в связи с технологией и экологией.
Взаимоотношения человека и природы не так давно стали темой исследований профессиональных историков. Для современного специалиста экологическая история (environmental history) ассоциируется прежде всего с американской наукой. Тем интереснее представить читателю книгу «Природа и власть» Йоахима Радкау, профессора Билефельдского университета, впервые изданную на немецком языке в 2000 г. Это первая попытка немецкоговорящего автора интерпретировать всемирную историю окружающей среды. Й. Радкау в своей книге путешествует по самым разным эпохам и ландшафтам – от «водных республик» Венеции и Голландии до рисоводческих террас Китая и Бали, встречается с самыми разными фигурами – от первобытных охотников до современных специалистов по помощи странам третьего мира.