Повелительница львов - [124]

   — Могу ли я спросить вас, ваша светлость, на каких условиях вы заключили договор, с королём Людовиком?

   — Я должна отдать Кале, — призналась я ему. — Как только приду к власти.

Он сглотнул.

   — Кто-нибудь знает об этом, ваша светлость?

   — Никто, кроме короля и меня. А теперь и вас. И никто не должен знать.

   — Да уж, лучше, чтобы никто не знал. Вы, конечно, отдаёте себе отчёт, ваша светлость, что, как только эта тайна откроется, против вас поднимутся все англичане. А если вас, упаси Бог, захватят йоркисты и заключённые вами сделки выплывут на свет, они могут обвинить вас в государственной измене и отправить на плаху.

   — Тсс, — остановила я его. — Если вы не предадите меня, заключённые мною сделки, как вы изволили выразиться, не могут выплыть на свет, пока я не приду к власти, а уж если я приду к власти, никакие йоркисты будут мне не страшны. Что до возможных обвинений в измене, то эти замки и порты являются собственностью моего мужа, не так ли? Если, действуя от его имени, я пожертвую ими ради его восстановления в законных правах, то навряд ли окажусь обвинённой в измене.

Мои объяснения отнюдь не успокоили его, позднее я узнала, что он послал кузену Луи письмо, написанное в том же духе. Как показала жизнь, Брезэ, хотя он и был моим фаворитом, не хватало, как и прочим моим фаворитам, подлинной решительности и, что ещё важнее, понимания моей цели. А стремилась я возвратить мужу его трон. Ради этого я уже не раз рисковала и готова была снова рисковать своей жизнью. Всецело сосредоточившись на достижении этой наиважнейшей цели, могла ли я задумываться относительно возможных обвинений в измене? Но Пьер усматривал в моих поступках только то, что я намереваюсь передать часть наследия Англии её наследственным врагам. И как только он это понял, стал несколько опасаться моего неукротимого стремления к победе. С этого момента он в значительной степени утратил свой пыл — и как любовник, и как военачальник.

Ко всему этому нас упорно преследовало невезение. Мне никогда не везло с погодой. Кое-кто может сказать, что мне следовало быть предусмотрительнее и что Пьер оказался прав, советуя отложить продолжение кампании до окончания зимы. Но я, вероятно, единственная в Европе верно понимала характер своего врага. Даже Уорик ошибался в оценке своего кузена, что впоследствии дорого ему обошлось. Было хорошо известно, что любые дела, как финансовые, так и связанные с парламентом, нагоняют на Эдуарда Марчского невыносимую скуку и что со скукой этой он борется с помощью амурных похождений, поглощающих почти всё его время. Более того, мой опыт, приобретённый в Таутоне, свидетельствовал, что, как ни сильно он любит спать с женщинами, ещё сильнее любит сражаться. Я ничуть не сомневалась, что, едва узнав о вторжении, предпринятом мной на севере Англии, он тотчас же оставит постель и поспешит мне навстречу, а потому хотела, чтобы до этого времени моё положение полностью утвердилось. Но дать ему четыре месяца на приготовления... Это казалось мне верхом глупости. Поэтому я настояла, чтобы, невзирая на приближение зимы, кампания продолжалась.

И в это время я сделала роковую ошибку: назначила Генри Сомерсета комендантом захваченных крепостей, приказав оборонять их, не щадя жизни. Что ж, кто-то должен был это делать, а Сомерсет, с того времени, как едва не погубил меня своей болтливостью, стал мне ненавистен, к тому же он сильно раздражал меня своим бездействием и злобными взглядами, бросаемыми на Пьера. Я полагала, что подобный независимый пост в какой-то степени поможет ему укрепить своё положение, при этом я пребывала в непоколебимой уверенности, что он по-прежнему предан мне всей душой. Затем мы попытались взять Берик. И здесь нас подстерегала настоящая катастрофа.

Берик — морской порт, поэтому, проанализировав постигшую Марию неудачу, я решила, что его надо штурмовать одновременно и с суши и с моря. Этот план мы вместе с Пьером и стали осуществлять. Корабли, на которых мы прибыли из Франции, блокировали гавань с моря, а наши люди в то же время подступили к его стенам. При всей моей нелюбви к морской пучине мы с Пьером находились на одном из кораблей, ибо он считал, что это труднейшая часть всей операции, а я хотела всегда быть рядом с ним. Мы были готовы к непогоде, но не к тому ураганному ветру, который, завывая, налетел с севера и разметал наши суда. Многие из них затонули, некоторые выбросило на берег. Гарнизон, естественно, наблюдал за происходящим, и оказавшиеся на суше наши насквозь продрогшие солдаты были тут же захвачены в плен.

Буря не пощадила и тот корабль, где находились мы. Яростный ветер порвал паруса, сломал мачты и сильно накренил судно. Я пришла в ужас, и Пьер вынужден был посадить меня в небольшую шлюпку, спущенную с подветренной стороны плавучей могилы, в которую превратился наш некогда гордый флагманский корабль. Затем он велел гребцам отчалить. Мы тут же оказались в полной власти бушующего шторма; представьте себе королеву Англии, стоящую на коленях в утлой скорлупке, терзаемую рвотой и с помощью жестяного черпака выливающую воду, которая всё прибывает.