Поучение в радости. Мешок премудростей горожанину в помощь - [64]
Если бы такое случилось в Японии, и Хань Вэй повёл бы себя так же мягко и податливо, как он себя повёл, то женщины и девушки, монахи и послушники сочли бы его за человека выдержанного и удивительного. Что до самураев, то 一 вне зависимости от своего положения — каждый из них непременно обругал бы его за трусость и заключил, что Хань Вэй не достоин своей должности. Если бы горожанин или простолюдин обмолвился, что такие дела следует решать добросердечно и полюбовно, он заслужил бы только насмешку. Если воров расплодится много, жить станет невозможно. Подставлять шею разбойнику — трусость. На сей раз разбойник умилился достоинствам Хань Вэя, но ведь могло быть и иначе. Прискорбно, что подчинённых Хань Вэя не было с ним, и они не узнали про проступок своего начальника. В Японии посчитали бы Хань Вэя ужасным преступником. Он послушался требований разбойника хранить молчание и держал при себе тайну многие годы. Разве он сделал это не из-за страха нажить себе смертельного врага? Не таков Путь богов в Японии.
Если считать высокоблагородным мужем того, кто в минуту смерти не ведает слабости, спокоен и не меняется в лице, то в нашей Поднебесной в недавние времена именно таков принявший буддийские обеты мужественный воин Ота Докан Мотисукэ>{377}. Он был оклеветан, а потом убит по приказу его господина Огигаяцу. Когда убийца приблизился к нему, Докан, сохраняя спокойствие, поправил веер и возгласил стихотворение: «Если бы не знал, что уже мёртв, я бы оплакал свою жизнь». После этого подставил шею убийце.
Докан был знаменит стихами, в свой последний час он повёл себя бесподобно, а его песня служит для нынешних людей поучением. Говорят, что Докан — это нынешний Хань Вэй, но только невозможно представить, чтобы Докан подставил голову вору. В этом отношении китайские и японские представления о человеколюбии и мужестве благородного мужа не совпадают. Это касается не только человеколюбия и мужества: всё, что пришло из Китая, преображается в этой стране само собой в соответствии с её естеством. Заимствованное не может оставаться таким, каким оно было, поскольку не отвечает природному естеству здешней воды и земли. Поэтому и китайские мудрые книги должны изучаться с учётом природного сердца зтой страны. То же самое верно и в отношении церемоний, утвари, письма. В своей стране следует уважать образцы своей страны. Навеянная божествами скромность и прямота 一 вот в состоит дух нашей страны, которому не научиться у других стран.
В собрании «Уцзацзу»>{378} сообщается о конфуцианских и буддийских книгах в стране Ямато. Там говорится, что все китайские книги очень ценятся в Японии. Исключение составляет лишь Мэн-цзы. Удивительно, что, когда кто-нибудь из китайцев отправлялся в Японию с сочинениями Мэн-цзы, его корабkь непременно тонул.
Кажется, что это какие-то странные сведения — поверить в них трудно. Нет сведений и о том, чтобы Мэн-цзы был в Японии запрещён. Но вот однажды я заглянул в «Хуанмин тунцзи»>{379} и прочёл там следующее: Минский император Тай-цзу страшно разгневался на Мэн-цзы за такое его высказывание: «Если правитель смотрит на подданных, как на траву и пыль, тогда и подданные смотрят на правителя, как на своего врага». И тогда он распорядился прекратить почитание усыпальницы Мэн-цзы. Тай-цзу не был злодеем, выражение «враг» 一 очень сильное, но людям из последних времён оно нравится, и если даже правителя нельзя уподобить Цзе и Чжоу>{380}, они обращаются к словам Мэн-цзы при малейшей оплошности государя, что возбуждает злобу и ненависть. Вот почему Тай-цзу невзлюбил Мэн-цзы.
Так обстоят дела в Китае. Что до людских чувств в Японии, то здесь нет примеров того, чтобы против правителя устроили мятеж и свергли его — пусть даже благородный муж находится внизу, а правитель, равный Цзе и Чжоу, — наверху. Сердца людей в Японии не могут позволить такого. Иногда и вправду находились люди, которые хотели лишить императора трона, но они жили недолго — небесная кара настигала нх. Поэтому-то трон не занимали люди, которые не принадлежали к потомкам божеств, что отражает природное естество этой страны-династии. Слова Мэн-цзы о том, что можно считать врагом государя, или же его слова о том, что он слышал о казни мужлана Чжоу, но не слышал об убийстве государя>{381}1, являются недопустимыми по отношению к Сыну Неба. На этом основании можно предположить, что в древней Японии запрещали изучать сочинения Мэн-цзы. Так что рассказанное в «Уцзацзу» не выдумка, а правда. Прискорбно, однако, что когда настал век самураев, и Сына Неба даже сослали на далёкий остров>{382}, тогда для оправдания стали говорить, что учение Мэн-цзы не подлежит запрету.
Обычаи китайской стороны таковы, что там привержены церемониям и правильному Пути. В последние времена, для которых свойственно роскошество, там появилось множество людей, которые кичатся церемониями проводят их с излишней пышностью. Когда появляется столько кичливых и пышных церемоний, дел у людей прибавляется, они становятся суетливы и озабочены, а когда пышность достигает предела, случаются мятежи. Когда Минский император Тай-цзу решил очиститься от варварства
