Поучение в радости. Мешок премудростей горожанину в помощь - [48]

Некий человек не согласился: «Это суждение вызывает вопросы. “Посеем семена и увидим — во всяком селе цветут цветы”^{229}. Всякому известна эта песня, да только не каждый её понимает. Человек — божество среди пяти элементов^{230}. В изначальном не существовало различий между высоким и низким — точно так же, как между столицей и деревней. Однако после рождения происходит окрашивание, возникает разница между высоким и низким, между столицей и деревней. Когда младенца, который родился в столице, растят в деревне, он приобретает деревенские повадки; когда младенца, рождённого в деревне, растят в столице, он приобретает столичные повадки. Среди горожан очень много людей, предки которых имели высокое происхождение, но сами они ничем не отличаются от других горожан. Если господин горы Атаго превратится в коршуна, его сердце станет таким же, как у коршуна^{231}. Если сыновей безвестных горожан и крестьян учить с младенчества, то порядочных и знающих появится больше, чем в прошлом. Люди высокие с самого своего появления из чрева в этот вещный мир не ведают низкого, не знают недостатка в еде и одежде, в руках у них лук и кисть, они не касаются низкого, в сердце у них не поселилось страдание. Поэтому они не знают трудностей в овладении кистью, чтением, умениями. Что до сыновей горожан и крестьян, то их нравы с самого рождения складываются возле рынка и колодца. С детства они заготавливают дрова, таскают воду, роют землю, носят тяжести, занимаются ремеслом, а потому их руки, ноги и мышцы огрубевают. У них нет времени для изучения письма и чтения, а если такое время и выдаётся, то их члены настолько загрубели, что кисть вываливается у них из рук. Тот же, кто умел в каллиграфии, не умеет даже раздвинуть фусума^{232}. Если же ты родился от презренных родителей в каком-нибудь позаброшенном уголке, но воспитывался сызмальства в доме богатом и знатном, то из таких людей вырастает немало людей образованных и уважаемых.

Мужество и трусость тоже никак не зависят от того, рождён ли ты в семье благородной или подлой. Непонятно почему, но тут мы часто видим как хорошие, так и дурные примеры. Если бы благородная кровь сама по себе порождала благородных мужей, тогда не потребовалось бы ни “внутриутробного воспитания”^{233}, ни последующего обучения. При таком рассуждении получится, что добродетельность и таланты произрастают сами собой, но если воспитание будет дурным, то человек вырастет недобродетельным и необразованным. И, напротив, каким бы низким не было происхождение, но если роженица привержена правилам “внутриутробного воспитания” и если младенца с самого начала поставят на праведный путь и станут воспитывать из него благородного мужа, то в нём проявятся таланты и умения. И в соответствии со способностями и участью, дарованными ему Небом, он может стать лучше или хуже, умнее или глупее, но в своей основе он станет таковым, что не будет отличаться от людей с высокими рангами и положением.

В своей основе люди не делятся на благородных и подлых. Всё дело в воспитании. Гулящие женщины происходят из низов, но их и воспитывали в духе прельстительности и блеска — вот они и стали настолько обольстительны, что сводят людей с ума. Если подумать о сути человека, то деления на высоких и низких быть не должно. Каким бы низким ни был твой дом, но и в нём рождаются люди, которые перерастают тьмы других. Правильно говорят: самураям незачем выправлять свою родословную и возвеличивать свой дом. Когда же станешь разбираться с родословной горожанина, на тебя непременно глянет лицо бедняка».

61

Некий человек говорил так: «В “Повести о великом мире” сказано: первые чайные действа стали проводиться при [сёгунате] Камакура, в конце [правления] Ходзё. При Ходзё Такатоки^{234} чайные действа устраивали во многих воинских домах, а при осаде замка Тихая проводили чайную церемонию “ста чашек”^{235}. Уже после этого, при господине сёгуне Асикага Есимаса^{236}, чайное действо распространилось широко, люди, желавшие изящного, очень увлекались им. С этих пор свету явилось множество чайных мастеров, и они разбрелись по свету. Во времена главного министра господина Хидэёси чайную церемонию полюбили и воины, и простой люд, а тех, кто её сторонился, стали считать деревенщинами. Основы чайного действа были переняты от отшельников, придерживающихся учения Дзэн, которое учит простоте и несуетности. Но увлечение чайным действом случилось в сердцах, привыкших к изяществу и украшательству, поэтому та простота не была истинной простотой, а несуетность не была настоящей несуетностью.

Чайное действо зародилось во времена смут, в конце эпохи Ходзё, — им увлекся сам Такатоки, при Ёсимасе чайное действо процвело, в высокомерные времена Хидэёси оно распространилось повсюду. Но ни один из них не задержался на этом свете, а потому их чайные действа следует считать неблагоприятным знамением смутных времён. Что до нынешнего вечного правления, то оно, казалось бы, весьма подходяще для процветания Пути чая, но оказалось, что это не так, и что-то не видно людей, которые обставляют чайное действо так же, как это делали в давние времена. Вряд ли все люди понимают истинный смысл чайного действа. Если под ним разумеют украшательство и изящество, то такое чайное действо подходит для людей благородных и высокопоставленных, но не для горожан и простолюдинов. Если хочешь действа скромного, то пусть сосуд твой будет хоть из бамбука или треснувшей тыквы-горлянки; пусть пьёшь ты мучной отвар, но если при этом в сердце поселились простота и покой, то некоторые люди называют такого любителя чая настоящим. Есть и такие, кто не считает такого простого и спокойного человека настоящим любителем чая, — раз уж ему всё равно, что пить — мучной отвар или порошковый чай. Но кто может сказать, что любили, а от чего отказывались первые отшельники? Пусть горожанин или крестьянин и захотят поучиться у них, но похожими на них они не станут. Если любишь чай — просто пей чай, если предпочитаешь вино — просто пей вино, если любишь фрукты — кушай фрукты. Всё это — просто еда и питьё. Но только что-то не слышно, чтобы любители вина и фруктов занимались чем-то вроде приготовления порошкового чая и были бы настолько озабочены изяществом утвари. Трудно понять, почему только чай требует стольких ухищрений».