Очнулся попугай уже лёжа в большой клетке, которая стояла на сундуке в какой-то каморке. Он медленно открыл один глаз, затем другой, поднял голову и огляделся. Клетка была просторной, с жердочкой, насестом, качелями и кормушкой.
Какаду встал на дрожащие лапы и подошел к дверце. Потеребил клювом и лапой задвижку, но запор не поддавался. В это время в комнату вошел черный как головешка мальчик. Попугай сразу накинулся на мальчугана:
— Эй, пацан! А ну-ка быстро выпусти меня отсюда, пока я в полицию не обратился! Хулиган!
Мальчишка рассмеялся и сильно стукнул ладонью по клетке, пугая птицу, а затем преспокойно занялся своими делам: он что-то осторожно укладывал в большой мешок.
Гогель понял, что ошибся — напором юного ловца птиц не возьмешь, и решил сыграть на жалость.
— Эх-е-е, бедный я несчастный путешественник… — стал он причитать по-французски. При этом Гогель изредка бросал взгляды на черненького мальца, пытаясь понять — подействовало или нет.
Подействовало! Мальчишка заинтересовался и подошел ближе.
— Ого! Да ты дрессированный? Что ты сказал?
— Сам ты дикарь др-р-рессированный! Негр-р-р! — ответил какаду и тотчас прикусил язык, поняв, что зашел слишком далеко.
— А за негра и дикаря я в клюв дам! Ах, ты, белый попугай, гринго…
— Ой! Извини, мальчик, вырвалось нечаянно.
— За всякое «нечаянно» — бьют отчаянно! — заверил его подросток.
Гогель стал быстро соображать, как наладить контакт с обиженным аборигеном. Говорил ведь ему Сева: не болтай лишнего. А мальчишка продолжал оценивающе рассматривать большого белого попугая. Гогель покосился на него и подозрительно спросил:
— Что ты меня изучаешь? Мы не на рынке и я не товар.
Мальчик почесал черную кудрявую голову и сказал:
— Теперь ты — моя добыча! Что-то не вижу ни кольца на лапках, ни бирки, ни каких-нибудь меток. Это хорошо, что ты говорящий! За тебя дадут много денег! Жаль, неизвестно, кто твой хозяин, а то бы я получил за тебя богатый выкуп.
— Мальчик, пожалей меня! Отпусти! Пожалуйста! Меня ждут друзья…
— Я похож на дурака? И не проси! Я тебя продам на птичьем рынке, а на вырученные деньги куплю себе кроссовки, футболку и мяч.
Мальчик проверил, хорошо ли заперта клетка, и, напевая ритмичную песенку и пританцовывая, вышел на улицу.
Гогель еще сильнее загрустил. Ладно, если он после продажи попадет в хорошие руки. А ну как новый хозяин решит сделать из него чучело? Чем больше он думал, тем сильнее жалел себя и даже начал громко вздыхать и стонать.
Вскоре вновь послышались тихие шаги, в каморку вошла маленькая хрупкая девочка, такая же черная и кудрявая, как и мальчик.
Попугай опять громко и страдальчески вздохнул.
— Ой, бедненький! Я услышала стоны и пришла посмотреть, кто здесь так мучается. Что с тобой, птичка? У тебя что-то болит? Тебя обидел мой нехороший брат?
Гогель обрадовался, что ему сочувствуют.
— Здравствуй, милая девочка! Малышка, он и тебя обижает?
— Привет! Ага! Этот плохой мальчишка постоянно всё отнимает у меня. И за косички дергает. А тебе он тоже сделал больно?
— Еще как! Крылья и лапы о-о-очень болят!!! — простонал какаду.
— Бедняжка, — посочувствовала девочка. — Давай я тебя чем-нибудь покормлю! Что ты обычно ешь?
— Не надо мне ничего. Отпусти меня лучше на свободу! Ты ведь хорошая девочка?
— Хорошая, — кивнула малышка.
— Добр-р-рая?
— Добрая!
— Милая, добрая, хорошая! Пожалей меня несчастного! — попросил Гогель жалобным голосом.
— Не могу. Брат меня поколотит, если я выпущу тебя!
Гогель понял, что действует слишком прямолинейно, поэтому начал подходить к делу издалека.
— Эх, знала бы ты, девочка… Да, кстати, а как твоё имя?
— Жозефина!
— О, какое красивое имя! Ах! Если бы ты знала, Жози, сколько мне пришлось пережить на моем долгом веку…
Девочка подошла вплотную к клетке и попросила:
— А ты расскажи.
И тут из нашего болтливого попугая полились потоки красноречия. Многое он приврал, но по большей части его история была правдивой, а главное жалостливой. Гогель рассказал о беде, приключившейся с мамой и папой Потеряшки, о кругосветном путешествии, организованном для их спасения. Вскользь упомянул, что он и есть старший экспедиции, а значит, без его участия Юля никогда, никогда не найдет своих родителей.
— Юля, говоришь… Юля — тоже красивое имя! Жалко вашу белую девочку. Несчастная, бедняжка…
— Вот то-то и оно, Жозефиночка. Пр-р-ропадет маленькая Юлечка без меня… — и Гогель смахнул крылом несуществующую слезу.
Девочка оглянулась, заговорщицки подмигнула попугаю и громко зашептала:
— Ох, и будет же мне на орехи от брата из-за тебя!
— А ты клетку открой и беги, а я посижу здесь минут десять и улечу. У тебя будет алиби.
— Что такое алиби?
— Ну алиби — это подтверждение твоей невиновности. Как только выйдешь отсюда, постарайся быть на глазах у брата и не говори, что заходила в дом.
Жозефина еще некоторое время боролась с противоречивыми чувствами: страхом наказания и желанием помочь бедняге.
Наконец она отбросила все сомнения, быстро отворила дверцу клетки и выбежала из лачуги, оставив дверь широко распахнутой. Гогеля не надо было уговаривать. Он толкнул лапой дверцу клетки и вышел. Попугай прислушался к шуму за дверью, потом решительно переступил порог и оказался во дворе. Здесь не было ни души.
