Потерянный Ковчег Завета - [26]

И вот сейчас на лицах рабочих из Судана, как по волшебству, засветилась надежда. Они позабыли об усталости и нищете. Толчок к этому дал гашиш, а теперь они пребывали под чарами барабана. Мне казалось, что каким-то непостижимым образом я ухитрился заглянуть в прошлое.

Я дал барабанщику американскую десятидолларовую банкноту. Его товарищи засмеялись и зашумели, повскакивали на ноги, стали жать мне руку, потом проводили нас до аллеи, проходившей с другой стороны выстроенной ими стены.

Обратно мы шли долго; в свете костров и мелькающих вдалеке автомобильных фар гробницы отбрасывали черные тени. Дауд говорил мало, потом и вовсе замолчал. Ему хотелось остаться у вдовы и не понравилось, что я не дал ему денег. У Дауда была невеста; я пару раз ее видел — худенькая девушка, простая, из среднего достатка александрийской коптской семьи. Мой приятель бесконечно фантазировал на тему, какая у нее грудь, — раз или два, хвалился он, ему удалось подсмотреть.

Никакой надежды переспать с ней до свадьбы — или хотя бы более подробно изучить ее грудь — у Дауда не было, а чтобы накопить денег на свадьбу, нужно несколько лет. И он, по его словам, утешался визитами к вдове — когда ему удавалось наскрести потребную небольшую сумму.

— Я понимаю, не мое это дело, но ты, сексуально озабоченный копт, неужели, по-твоему, ты поступаешь правильно, встречаясь с Мариам?

Дауд резко повернулся ко мне; глаза у него сверкали, лицо безобразили красные пятна. Он был в ярости.

— Где нет закона — нет и преступления! — прорычал он. — Это — Новый Завет, Послание к Римлянам. Скажи мне, эфенди, каков закон, я скажу тебе, нарушил ли я его. Говоришь — это измена?.. Нет, не измена: я не женат, она не замужем. И еще, господин паршивый пуританин, следует принять во внимание слова гениального египетского поэта — Эдмона Джейбса. Что он сказал? Он сказал то, что я считаю своим кредо, молитвой Господу: «Законы света рождены законами темноты. Что хорошо для одного — хорошо и для другого. Изучив тьму и свет по их общему голосу, мы заключаем, что две противоположности едины».

Дауд вызывающе взглянул на меня, и мне пришлось признать: приведя слова, как я позднее узнал, некоего раввина-каббалиста в интерпретации известного поэта, мой весьма эрудированный друг отлично выкрутился. Слушая его, я думал о Ковчеге. Совершенно случайно Джейбс выразил мистическую значимость Ковчега, его дуалистическую сущность. Ковчег и вправду воплощает закон Света и Тьмы.

Подъем, который испытал мой спутник после одержанной победы, вскоре испарился — обычный для Дауда скачок настроения.

Он стал говорить, что подавлен нищетой Города Мертвых, подавлен собственной нищетой, вынуждающей его браться за любую работу, какую только удается найти и не дающую ни дописать диссертацию, ни обрести блаженство в семейной жизни. Еще он заявил, что ему стыдно за свой народ, который уже тысячу лет назад мог жить в богатстве, но до сих пор по большей части нищ. Тут Дауд неудержимо разрыдался и стал проклинать свою невесту, свою судьбу и меня заодно.

Незадолго до этого мы с ним видели, как над склепами плавно скользил белый аист; он парил в теплом воздушном потоке, словно раздумывая, чем заняться. Дауд тогда рассказал, что у древних египтян аист считался олицетворением ба — одного из нескольких элементов жизненной сущности человека.

— Мое ба, — рыдал мой приятель, — мое ба — это проклятая нищета и сексуальное воздержание. Я должен был сделаться вроде Антония — великого коптского святого, — он был родом из Файюма, как мой дядя. У моего дяди ни дня не проходило без секса. А Антоний, бедняга, сексом не занимался вообще, он двадцать лет прожил в одиночестве, питаясь лишь сухими корками, которые ему перебрасывали через стену. Таков и мой удел. Не знаю, когда теперь смогу позволить себе нормальное свидание с Мариам…

— Хватит, Дауд, — оборвал я.

Мы снова молча шагали сквозь тьму города склепов; я спрятался в свою раковину ученого. В голове у меня все еще звучали африканские ритмы, и я задумался о происхождении арабского слова, обозначающего барабан. И древнееврейский «тоф», и арабский «туф», вероятно, заимствованы из древнеегипетского и могут иметь отношение к греко-египетскому демону Тифону (от его имени происходит слово «тайфун»), Тифон — противоположность доброго Осириса, повелителя подземного мира, которого он заключил в деревянный ковчег и бросил в Нил. Возможно, первоначально в барабан били для того, чтобы отпугнуть Тифона. Во многих частях Ближнего Востока и Африки барабан — символ власти. Вероятно, когда Мариам била в барабан, это был политический жест: боги Египта побеждены, и теперь бог Израиля поведет своих детей к освобождению и спасению.

Издали, сквозь какофонию воплей и стенаний Города Мертвых, все еще доносились приглушенные удары барабана. Мне вспомнились строки Томаса Элиота:[17]

И глухо в голове моей тамтам

Свой гулкий выбивает ритм,

Что так однообразно переменчив, —

Вот уж точно «мертвая нота».

Я призадумался о значении «мертвой ноты». Одна-то тут точно была. Где-то в формулировке моей задачи чего-то не хватало, что-то я проглядел.