Потерянный Ковчег Завета - [25]

Рабочие уселись на корточки в тени стенки, которую строили, и закурили. К запаху дыма от очага примешался свежий дух гашиша.

— Притон наркоманов, — ухмыльнулся Дауд, показывая черные зубы. — Они строят для этой вдовы стену, а она расплачивается чаем, наркотой и не знаю еще чем. Странное место — Египет. Наши прекрасные законы запрещают выращивать табак — никто не знает почему, — и каждый год нам приходится ввозить миллионы тонн табака, но гашиш может выращивать у себя на заднем дворе любой бездельник. Эта вдова — Мариам — тоже его выращивает и продает.

Один из рабочих взял барабан и стал выстукивать сложный пульсирующий африканский ритм. Дауд позабыл об усталости и начал исполнять какой-то нескладный танец в стиле диско. Похоже, у Рикки Гервайса[15] появился серьезный конкурент. Никогда не видел такого странного танца: Дауд подскакивал, вращал глазами, с жаром крестился и отвешивал глубокие поклоны в сторону заходящего солнца. Рабочие почти не обратили на него внимания.

Немного погодя Мариам вернулась к себе в склеп, а потом вышла, накинув поверх длинного поношенного хлопкового платья разноцветную шаль с блестками. Она подошла, встала прямо передо мной и, улыбаясь, тоже начала танцевать. Вдова соблазнительно извивалась, а Дауд пожирал ее глазами. К явному ее неудовольствию, барабанщик остановился, отодвинул в сторону барабан и свирепо глянул на меня. Наверное, ждал, что я заплачу ему, чтобы он продолжал стучать.

Мариам прекратила танец и вскинула голову. Она приблизилась к барабанщику; вокруг ее стройных ножек облачком взвилась пыль. С победным видом женщина подняла барабан над головой и сама стала в него ударять. Она била в барабан и танцевала. Глаза ее выражали полный триумф.

Я сидел в тени гробницы и смотрел на это выступление. Мне хотелось представить дни перед самым сотворением Ковчега, понять, как возникла необходимость его создания. И тут у меня вдруг открылись глаза; каким-то причудливым образом мне помогло то, что происходило рядом, — помогло больше, чем прогулки вокруг пирамид и памятников древнеегипетской архитектуры. Сцена у меня перед глазами напомнила почти забытое, то, о чем я читал без особого внимания много лет назад, когда был еще студентом. Я вспомнил о танце ликования другой Мариам, пророчицы, сестры Аарона и Моисея. Когда евреям удалось уйти от армии фараона, которую столь эффектно поглотили волны Красного моря, Моисей произнес хвалебный стих — эти строки одни из самых древних в Библии: «Пою Господу, ибо Он высоко превознесся; коня и всадника его ввергнул в море…»[16] Потом на сцену выходит его старшая сестра Мариам. Как и Мариам в Городе Мертвых, она держит барабан (или тимпан) — инструмент, с которым евреи познакомились в Египте и приспособили для своих целей, — и начинает танцевать, тоже с победным, разумеется, видом. Нетрудно представить, какие жесты делала в сторону Египта эта женщина, танцуя перед освободившимися рабами.

Правда, наша не первой свежести вдова танцевала уже не с победным видом, а с призывным. Слишком уж, на мой взгляд, призывным и слишком близко. Вероятно, Мариам подрабатывала и проституцией. Она была довольно хороша; тело пышное и гибкое.

Но меня ее танец не вдохновлял. Того и гляди, протянет руку за деньгами.

— Предлагает для отдыха твоих усталых членов свой скромный склеп. Точнее, себя, — тихонько хихикнул Дауд.

— Нет уж… спасибо.

— Может, она не в твоем вкусе, — обиделся Дауд, — но меня вполне устраивает. И даже очень. Не одолжишь несколько фунтов?

Вопросительно задрав брови, Дауд крутил рукой крест.

— Ах ты, гадкий маленький копт, — пробормотал я.

Сумерки переходили в ночь; в полумраке начинали кружить и нырять летучие мыши, издавая обычный высокий писк. На следующее утро мне предстояло лететь в Лондон; хотелось лечь пораньше. У меня не было никакого желания шагать через Город Мертвых в одиночестве, как, впрочем, и дожидаться, пока Дауд проведет время с Мариам. Покачав головой, я поднялся, чтобы уйти, и протянул женщине несколько довольно ветхих египетских банкнот.

С торжествующим видом она сунула барабан хозяину, который лежал на земле, покуривая вторую папиросу и глядя в темнеющее небо. Он снова застучал, теперь уже с большим воодушевлением. От гулких ударов во мне, казалось, сотрясалась каждая жилка. Из проемов в стенах и гробницах стали выбираться и устраиваться вокруг барабанщика расплывчатые фигуры; лица их освещало мерцающее пламя, раздутое в очаге порывом зловонного ветра. Удары барабана словно заворожили слушателей.

Я мысленно перенесся к сцене, последовавшей за спасением евреев от погони.

Быть может, усталые, одичавшие рабы перед тем, как пуститься в путь по Синайской пустыне, вот так же сидели и отдыхали. Имел ли барабан над ними такую же магическую власть, какую имеет над этими отчаявшимися жителями Города Мертвых?

Я пытался представить себе, что происходило тогда, — и видел евреев, собравшихся толпой, видел, как они раскладывают на земле немногочисленные пожитки. Удивительно, выходит — первая вещь, которую достали беглецы, избавившись с помощью своего харизматичного и неистового вождя от рабства и притеснений, был африканский барабан. Или даже Мариам и не пришлось его доставать; наверное, идя по дну чудесным образом расступившегося Красного моря, она несла барабан на шее — на цепочке или шнурке, — как символ грядущего освобождения. Когда евреи оказались на Синайском полуострове, в безопасности, барабан пригодился, чтобы исполнить песню освобождения, победы и надежды.