Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - [99]

Тогда как регулируемая рыночная координация – это механизм, который партия-государство внедряет намеренно, возникновение реляционного рыночного перераспределения является, скорее, непреднамеренным следствием смены модели на диктатуру с использованием рынка. И хотя в результате этого процесса конкурентные рынки действительно появляются, контекст, в котором это происходит, а также создающие их реформы делают их подверженными патрональному присвоению.

Наиболее важным аннексионным механизмом в диктаторских режимах с использованием рынка является захват государства сверху вниз, то есть экономическая и политическая патронализация и патримониализация на местном уровне. Смена модели, и особенно два ее основных принципа – децентрализация и открытость производственной структуры – способствуют такому результату следующим образом:

• децентрализация власти без партийной конкуренции предоставляет партийным лидерам на местах локальную монополию на власть. Как отмечает эксперт по вопросам борьбы с коррупцией Цзяннань Чжу, «делегирование части ответственности правительствам более низкого уровня в целях оптимизации экономического роста ‹…› непреднамеренно [приводит] к расширению многих замкнутых „локальных и вертикальных доменов“, недоступных для государственного и общественного надзора»[473]. На местном уровне бюрократической патрональной иерархии ресурсы, выделяемые централизованно, а также налоговые поступления от местных зарегистрированных компаний координируют партийные секретари на местах, которые помимо этого контролируют государственные проекты и контракты, финансируемые из этих средств. Следовательно, эти «региональные руководители, особенно в финансово благополучных ‹…› областях контролируют экономические ресурсы, аналогичные ресурсам национальных государств. При такой широкой сфере ответственности и практически полном отсутствии надзора и подотчетности в авторитарном государстве ‹…› главы областей и их приближенные могут с большей легкостью использовать свое положение для построения крупных коррупционных сетей»[474].

• отсутствие партийной конкуренции ведет к политической патронализации и патримониализации. В рамках явления, которое Чжу называет «фракционностью», бюрократический аппарат местных органов власти трансформируется в неформальную патрональную сеть, «где патроны – это высокопоставленные чиновники, а клиенты – их подчиненные»[475]. Один этот факт уже свидетельствует о захвате государства сверху вниз или даже о локальном криминальном государстве, которое является следствием отсутствия партийной конкуренции. Как отмечает Чжу, «[без] демократических выборов, которые позволяют определить, какие политические элиты более популярны, у патрона может возникать необходимость демонстрировать свою власть через большую группу своих сторонников и клиентов, получающих льготы или продвижение по службе от своего могущественного патрона. Таким образом, и патрон, и его клиенты в ходе политической борьбы стремятся предоставлять друг другу защиту»[476].

• создание конкурентных рынков на основе административных приводит к тому, что распределение рынка становится дискреционным правом секретарей партий. Тогда как конкурентные рынки действительно начинают расти за пределами сети партии-государства в связи с тем, что структура производства становится открытой, партия-государство все еще «сохраняет жесткий контроль над большинством инвестиционных проектов и использует власть для выдачи долгосрочных кредитов и предоставления прав землепользования»[477]. Иначе говоря, партия решает, кто может выйти на вновь созданный рынок, а кто нет. При этом необходимо уточнить, что эта власть осуществляется не партией-государством как таковым. Она тоже децентрализована, поскольку считается, что руководители на местах лучше разбираются в специфике подконтрольной им территории и, соответственно, более компетентны в принятии инвестиционных решений, чем центральное партийное руководство. В подтверждение этого в Китае, по утверждению Чанади, «в 2009 году инвестиции в основной капитал, которые инициировали, контролировали и на которые выдавали разрешения региональные правительства, преобладали во всех секторах экономики, включая производство (95 %), недвижимость (98 %), строительство (92 %), добычу полезных ископаемых (68 %) и различные услуги (от 99 до 48 %)»[478]. Теоретически местные органы власти могли бы вводить нормативные положения, но при наличии двух приведенных выше факторов эти положения, как правило, носят дискреционный характер, а делегирование полномочий по принятию экономических решений местным органам управления часто приводит к экономической патронализации и патримониализации. Как отмечает Чжу, частные предприниматели «могут даже становиться кошельками местных чиновников и давать взятки для укрепления их политического положения»[479].

Можно выделить два типа государств, в зависимости от коррупционной схемы, которую они используют: субсуверенное клептократическое и субсуверенное мафиозное государство [♦ 2.6.2]. В Китае оба эти типа коррупции были широко распространены. Так, Себастьян Хайльманн описывает, с одной стороны, специфическую форму коррупции, которую он называет «сбором дивидендов» и которую в наших терминах можно описать как подтип клептократического режима. Он пишет, что партийные кадры «регулярно требуют доли прибыли компаний в обмен на административные услуги, способствующие росту этих компаний и укрепляющие их стабильность. Нередко эти компании демонстрируют стремительный рост в сравнительно короткие сроки»