Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - [192]

. С одной стороны, это явление уходит далеко своими корнями в историю, поскольку такие обширные территории и образуются преимущественно из-за имперских амбиций. Если и далее использовать в качестве примеров эти же две страны, то китайский империализм восходит к завоеваниям правителя Ин Чжэн (в последствии Цинь Шихуанди) в III веке до н. э., а нынешняя структура страны сформировалась через присоединение других территорий в ходе правления династий Мин и Цин в XIV–XVIII веках, тогда как Российская империя стала результатом непрекращающейся экспансии в Евразию в XVI–XIX веках. Историческое наследие многих веков имперского существования формирует картину мира и идентичность современных лидеров и народов, повышая вероятность наличия имперских амбиций. Однако подобные амбиции адаптировались к современным условиям, и сегодня экспансионизм не следует понимать как простую копию империализма прежних времен[982]. В эпоху глобализации имперские амбиции означают сильную волю к достижению баланса между размером страны и ее ролью в качестве глобальной сверхдержавы, что проявляется в расширении мирового экономического и/или политического влияния. Китай представляет собой огромную страну, у которой гораздо больше экономического веса, чем политического. Экспансионистская политика Китая – второй по величине экономики в мире (по ВВП) – также определяется в основном экономическими задачами и включает в себя медленные, но устойчивые и поддерживаемые государством инвестиции, а также расширение торговли в Африке[983] и в посткоммунистической Европе[984]. Китай, по мнению одного из исследователей, пытался следовать «стратегии „полного спектра“ в продвижении „вверх“ по глобальной цепочке создания стоимости, от агрегатора высококачественной продукции до производителя и потребителя таких товаров», но еще со времен торговой войны между Китаем и США некоторые страны относятся к торговле с Китаем с большей осторожностью, особенно страны – члены ЕС[985]. Теоретически экономическая экспансия создает необходимые условия и для политической экспансии, но на текущий момент тот факт, что Китай является экономической сверхдержавой, затмевает любые признаки таких амбиций[986].

В отличие от Китая, Россия имеет больший политический вес, чем экономический. Ее статус, по меткому выражению Ласло Чабы, можно описать как «Кувейт с ядерным оружием»[987]. Российская экономика полагается в основном на экспорт нефти и газа, а не на инновации и инвестиции. ВВП России, где проживает 147 млн человек, меньше, чем у Южной Кореи с населением 51 млн человек, и лишь немногим превосходит ВВП стран Бенилюкса с населением 29 млн человек (на 2018 год)[988]. Несмотря на это, Россия оставалась важным политическим актором даже после распада Советского Союза. Преодолев олигархическую анархию и став сильным государством, Россия при Путине, в отличие от «экономического империализма» Китая[989], начала демонстрировать империализм политического и военного свойства[990]. Надо сказать, что Путин тоже пытался увеличить экономическую мощь России, которая стала ведущей силой в Евразийском экономическом союзе (ЕАЭС), стремясь к углублению интеграции экономик и рынков, ранее принадлежавших Советскому Союзу[991]. Однако не без оснований Китай, хотя он и является частью аналогичного проекта региональной интеграции с Ассоциацией государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН), никогда не воспринимался другими государствами-членами как угроза их суверенитету[992]. В то же время члены ЕАЭС «обеспокоены тем, что российские граждане чрезмерно представлены в институтах [ЕАЭС] и тем, что законодательство [ЕАЭС] часто основывается на российском законодательстве и не дает менее крупным членам в достаточной мере участвовать в его разработке. ‹…› Назарбаев [внесший идею о создании ЕАЭС] ясно дал понять, что в соответствии с его представлениями, Евразийский союз должен ограничить свою деятельность исключительно экономическими аспектами интеграции и не должен создавать политические структуры или институты, ущемляющие суверенитет стран – членов союза»[993]. Угроза вмешательства России в жизни других суверенных государств была действительно очевидна, особенно для соседних постсоветских стран, из числа которых Россия выбирает основные объекты политики. Эти страны привлекательны для российских имперских амбиций не только из-за общего коммунистического прошлого, но и потому, что (a) в них часто преобладают патрональные режимы и/или присутствуют многочисленные русские меньшинства, и (b) они являются торговыми партнерами России, которые находятся в односторонней зависимости от ее финансовой поддержки и/или поставок природного газа. Если на глобальном уровне политический вес России обеспечивается ее ядерным арсеналом и постоянным членством в Совете Безопасности ООН, то для того, чтобы оставаться важным политическим игроком на региональном уровне, она применяет в отношении своих соседей три стратегии[994]: продвижение автократии, военное вмешательство и «газпромовская дипломатия». Продвижение автократии, в нашем понимании, предполагает поддержку автократических прорывов и устойчивости существующих патрональных автократий