Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - [118]
6.2.2.3. Клиентарные группы среднего уровня в политической и экономической сферах: «служилые дворяне» и «придворные поставщики»
Говоря о стратификации клиентарного общества, следует использовать не термины «средний и низший класс», но скорее – клиентарные и неклиентарные группы среднего и низкого уровней. Эти группы, как правило, не совпадают с классами и представляют собой различные вассальные цепочки или их отсутствие на различных уровнях социальной пирамиды. В целом создание клиентарного общества предполагает устранение возможностей для автономного существования и создание условий для формирования зависимости от режима или, точнее, ситуации «удушающего приема». Конкретные методы прямой и холодной общественной патронализации, как правило, варьируются от клиента к клиенту, и каждое мафиозное государство разрабатывает собственный арсенал средств патрональной политики для достижения институциональной, финансовой и личной зависимости членов общества [♦ 7.4.7.1]. Поскольку разнообразие клиентарных групп зависит от конкретной страны, нет смысла разрабатывать полную типологию этих групп для посткоммунистического региона. Тем не менее на фоне общего характера патрональных автократий некоторые группы возникают в мафиозных государствах идеального типа наиболее часто.
Клиентарные группы среднего уровня, которые находятся в середине социальной пирамиды, обозначаются такими популистскими эвфемизмами, как «национальный средний класс». Этот термин указывает здесь не на сообщество автономных граждан, которые располагают значительными интеллектуальными или материальными ценностями. Напротив, им обозначаются группы клиентов, получающие привилегии и организованные в патрональные цепочки, вход в которые или изгнание из которых возможны на условиях приемной политической семьи. Основу этого слоя составляют две клиентарные группы, имеющие социологический статус «служилых дворян» и «придворных поставщиков» без соответствующего правового статуса. Подобные социальные группы существовали как формализованные сословия в эпоху феодализма, но в патрональных автократиях они существуют в силу не юридической, а фактической реальности, то есть благодаря той социологической роли, которую они выполняют[554]. Служилые дворяне включают в себя работников интеллектуального труда, занятых как в государственных, так и в частных институтах, тогда как придворные поставщики являются субподрядчиками или находятся в прямом подчинении у экономических единиц приемной политической семьи, которые формально являются частными компаниями и государственными холдингами. Трансформация институциональной структуры подгоняется под эти две клиентарные группы, предоставляя автократической системе правления все необходимые инструменты. «Национальный средний класс» представляет собой, по сути, подчиненный вассалитет, свобода которого в сфере политического и экономического действия сильно ограничена.
Формирование группы служилых дворян происходит в три этапа:
1. Чтобы начать перевод интеллектуалов в государственном аппарате в ряды служилых дворян, сначала проводится обширная политическая чистка, часто сопровождаемая кампаниями по стигматизации и криминализации. Этот шаг выполняется и в том случае, когда порядок ограниченного доступа приходит на смену демократическому устройству (как в Венгрии)[555], и когда он предполагает трансформацию коммунистического аппарата (как в Средней Азии)[556]. Последовательное слияние одних институтов и ликвидация других, естественно, влечет за собой значительное сокращение государственных ресурсов, что только способствует оправданию массовых увольнений. Например, политическая чистка в отношении тех, кто работает в крупных государственных структурах, доходящая до самых нижних уровней, обычно включает в себя подобные сокращения и реорганизацию. Политическая чистка, предшествующая консолидации служилых дворян, существенно отличается от массовой замены сотрудников после смены правительства в либеральных демократиях: во-первых, своей несравнимой численностью; во-вторых, тем, что лояльность отодвигает профессионализм на второй план; в-третьих, почти военной дисциплиной; и в-четвертых, тем фактом, что все связанные с государством должности становятся недоступны для тех, кто подвергся чистке, что только усиливает дисциплину. Что касается последнего пункта, то внесение человека в черный список (реальный или виртуальный) предполагает его политическую стигматизацию, в результате которой вся занятость в государственном аппарате становится для него недоступной. Такой запрет на трудоустройство известен еще с коммунистических времен, хотя там информация о подобных черных списках передавалась по каналам партии и спецслужб.
После распада Советского Союза страны бывшего социалистического лагеря вступили в новую историческую эпоху. Эйфория от краха тоталитарных режимов побудила исследователей 1990-х годов описывать будущую траекторию развития этих стран в терминах либеральной демократии, но вскоре выяснилось, что политическая реальность не оправдала всеобщих надежд на ускоренную демократизацию региона. Ситуация транзита породила режимы, которые невозможно однозначно категоризировать с помощью традиционного либерального дискурса.
В своей книге Тимоти Мортон отвечает на вопрос, что мы на самом деле понимаем под «экологией» в условиях глобальной политики и экономики, участниками которой уже давно являются не только люди, но и различные нечеловеческие акторы. Достаточно ли у нас возможностей и воли, чтобы изменить представление о месте человека в мире, онтологическая однородность которого поставлена под вопрос? Междисциплинарный исследователь, сотрудничающий со знаковыми деятелями современной культуры от Бьорк до Ханса Ульриха Обриста, Мортон также принадлежит к группе важных мыслителей, работающих на пересечении объектно-ориентированной философии, экокритики, современного литературоведения, постчеловеческой этики и других течений, которые ставят под вопрос субъектно-объектные отношения в сфере мышления и формирования знаний о мире.
Данная работа является развитием и продолжением теоретических и концептуальных подходов к теме русской идеи, представленных в предыдущих работах автора. Основные положения работы опираются на наследие русской религиозной философии и философско-исторические воззрения ряда западных и отечественных мыслителей. Методологический замысел предполагает попытку инновационного анализа национальной идеи в контексте философии истории. В работе освещаются сущность, функции и типология национальных идей, система их детерминации, феномен национализма.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Санкт-Петербург - город апостола, город царя, столица империи, колыбель революции... Неколебимо возвысившийся каменный город, но его камни лежат на зыбкой, болотной земле, под которой бездна. Множество теней блуждает по отражённому в вечности Парадизу; без счёта ушедших душ ищут на его камнях свои следы; голоса избранных до сих пор пробиваются и звучат сквозь время. Город, скроенный из фантастических имён и эпох, античных вилл и рассыпающихся трущоб, классической роскоши и постапокалиптических видений.
В настоящем учебном пособии осуществлена реконструкция истории философии от Античности до наших дней. При этом автор попытался связать в единую цепочку многочисленные звенья историко-философского процесса и представить историческое развитие философии как сочетание прерывности и непрерывности, новаций и традиций. В работе показано, что такого рода преемственность имеет место не только в историческом наследовании философских идей и принципов, но и в проблемном поле философствования. Такой сквозной проблемой всего историко-философского процесса был и остается вопрос: что значит быть, точнее, как возможно мыслить то, что есть.
Книга наблюдений, ошибок, повторений и метаний. Мысли человека, начинающего работу в новой сфере, где все неизвестно, зыбко и туманно.
В августе 2020 года Верховный суд РФ признал движение, известное в медиа под названием «АУЕ», экстремистской организацией. В последние годы с этой загадочной аббревиатурой, которая может быть расшифрована, например, как «арестантский уклад един» или «арестантское уголовное единство», были связаны различные информационные процессы — именно они стали предметом исследования антрополога Дмитрия Громова. В своей книге ученый ставит задачу показать механизмы, с помощью которых явление «АУЕ» стало таким заметным медийным событием.
В своей новой книге известный немецкий историк, исследователь исторической памяти и мемориальной культуры Алейда Ассман ставит вопрос о распаде прошлого, настоящего и будущего и необходимости построения новой взаимосвязи между ними. Автор показывает, каким образом прошлое стало ключевым феноменом, характеризующим западное общество, и почему сегодня оказалось подорванным доверие к будущему. Собранные автором свидетельства из различных исторических эпох и областей культуры позволяют реконструировать время как сложный культурный феномен, требующий глубокого и всестороннего осмысления, выявить симптоматику кризиса модерна и спрогнозировать необходимые изменения в нашем отношении к будущему.
Новая книга известного филолога и историка, профессора Кембриджского университета Александра Эткинда рассказывает о том, как Российская Империя овладевала чужими территориями и осваивала собственные земли, колонизуя многие народы, включая и самих русских. Эткинд подробно говорит о границах применения западных понятий колониализма и ориентализма к русской культуре, о формировании языка самоколонизации у российских историков, о крепостном праве и крестьянской общине как колониальных институтах, о попытках литературы по-своему разрешить проблемы внутренней колонизации, поставленные российской историей.
Представленный в книге взгляд на «советского человека» позволяет увидеть за этой, казалось бы, пустой идеологической формулой множество конкретных дискурсивных практик и биографических стратегий, с помощью которых советские люди пытались наделить свою жизнь смыслом, соответствующим историческим императивам сталинской эпохи. Непосредственным предметом исследования является жанр дневника, позволивший превратить идеологические критерии времени в фактор психологического строительства собственной личности.