Посох в цвету - [7]

Оцепенение и содрогание,

Жизни прощение, смерти лобзание –

Лед, – это слезы твои!

LVI. ВИНОГРАД

Я насаждал виноградные тонкие лозы.

Я поливал их, роняя любовные слезы.

Зыбкие листья тихонько руками колебля,

Я выпрямлял, воздвигал побледневшие стебли.

С жаром и холодом бился, – прожорливой птице

Ставил силки, и капканы лукавой лисице…

Диво ли в том, что теперь, упоенный струею,

Сплю и царицу мою обнимаю мечтою?

Диво ли в том, что мой хмель так разымчив и светел,

Что виноград за любовь мне любовью ответил?

LVII. «Образы любимые, что сердце перетрогало…»

Образы любимые, что сердце перетрогало,

Измололись жерновом, потеряли связь.

Я с руки взволнованной отпускаю сокола,

Я застыл, Восходу алому дивясь…

Вот он стаю гонит, высоко заброшенный.

Знал я этих томных, лживых лебедей!

Старая лебедка падает, подкошена,

Мертвая покоится на груди моей.

Выше взмыл стремительный, тучами овеянный.

С птицей-Рок схватился. Птица-Рок страшит…

Побеждай, о сокол, сердцем возлелеянный,

Кровью лучшей вспоенный – кровных обид!

И глаза смежаются, солнцем ослепленные…

Там под жгучим оком вершится бой!

И завяло сердце, мукой пораженное,

И маню заступника – мертвой рукой.

УЕДИНЕННЫЙ ДОЛ. ВТОРАЯ КНИГА СТИХОВ. (М.: Мусагет, 1914)

ДАЛЕКИЙ БРЕГ

Далекий, вожделенный брег!

Пушкин

I. МЕДАЛЬОНЫ. Цикл сонетов

1. Святой Франциск

Когда я пал так безнадежно низко,

Что взор Христа страшуся повстречать, –

Хочу рукой слабеющей достать

До ризы бедной нежного Франциска.

Так тленный глаз от солнечного диска

К его лучам спешит перебежать;

Когда – в разлуке – милой не обнять,

Так сладостна – любовная записка.

Друг нищих душ, о младший брат Христов,

Ты не забыл ни пташек, ни волков,

Скитаясь меж бездомных лаззарони;

И даже злую плоть, что распинал,

В предсмертный час улыбкой ты ласкал,

Соединив пронзенные ладони.

2. Мильтон

Как сладко грезить мне, что, вспенив море,

Я посещу туманный Альбион,

Где состязались мудро виг и тори,

И даже бури ведали закон!

Мечтать в ночи о важном разговоре

Вестминстерских часов, – услыша звон, –

И о гробнице в лавровом уборе,

Где имя гордое прочту: Мильтон.

А ниже: Бард, или еще: Свобода.

И ясен мир заморского народа,

И как приближен дальний этот край!

Бестрепетный, железный пуританин,

Я верую в твой возвращенный рай ,

Где даже дух твой – вечный Англичанин.

3. Паскаль

На лоб твой геометра полагая

Венок из терний, – вещую печаль,

Смиряясь, умирил ты, Блэз Паскаль!

Пусть бездны зев грозит тебе, зияя, –

Пронзенная Десница всеблагая

Коснулась глаз твоих, и дальний Граль

Провидел ты и лобызал скрижаль,

Еще горящую огнем Синая.

А в час отдохновений и побед

Вручал тебе свой циркуль Архимед,

И дух живил предвечный Архитектор;

Склонясь к листу, ты числил и чертил,

Но под пером твоим малейший сектор

О таинстве распятий говорил.

4. Сведенборг

Едва теснины дольние расторг

Твой жгучий глаз и в далях безымянных

Витал, – скажи, избранный от избранных,

Кто о тебе подъял последний торг?

Кто, охмелевший бездной Сведенборг,

Встречал тебя на скалах первозданных, –

Денница ли с изгибом уст желанных,

Сулящий в дар свой ледяной восторг?

Как отвечал ты Князю искушений,

Воздвигнутый горе, к иным кругам

В обители лазоревых видений?

Но голос твой, завещанный векам,

Звучит темно и глухо о святыне,

Как колокол, затопленный в пучине.

5. Калиостро

Спеша из края в край в раскрашенной карете,

Как кожу гибкий змей, меняя имена

И жесты важные, – Маэстро и жена,

Лоренца лживая, несутся к дальней мете.

Великий Кофта ли в пурпуровом берете,

Граф Феникс в бархате, – быть может, Сатана? –

Он сыплет золотом и зельями, – она

Глазами жгучими влечет в иные сети.

И золото всех стран за райский Пентагон

Рекой стекается и, нимбом окружен,

Ты – чудо сам себе, волшебник Калиостро!

Но, чу! рожок звенит… Толпа ливрейных слуг

Снует бездельная… И мчит тебя, сам-друг,

Карета шестерней, малеванная пестро.

6. Бальзак

Огромный Оноре! плечом циклопа

Покорно принял ты, как дар от муз,

Седых камней неизреченный груз,

Отторгнутых могуществом потопа.

Ты храм воздвиг, – но дряхлая Европа

Змеей бежит пророчественных уз:

Богам из глины молится француз

С позорным сладострастием холопа.

До наших дней непонятый чудак,

Как хороша твоих созданий свита:

Ведун Ламберт и томный Растиньяк,

И лик свирепый красного бандита!

Но слаще всех, возвышенный Бальзак,

Твой андрогин крылатый – Серафита.

II. ОРЛЫ

Где будет труп, там соберутся орлы.

Матф. 24, 28; Луки 17, 37

На бледный труп от льдистой мглы,

С бесплодных гор, ширяя, канут

Широковейные орлы

И, веки приподняв, заглянут

В безжизненный зрачок… И вот,

Пророча воскресенье персти,

Орел седой, ярясь, клюет

Из окровавленных отверстий.

Глаза, что в грозный день Суда,

Восхищены от пасти орлей,

Уж не померкнут никогда, –

Скользят в ненасытимом горле.

И ждут косматые орлы

Обряда темного свершенье;

Глядят, нахмурены и злы,

На первое преображенье.

Их дрогнут крылья, чуть старик

Вонзит меж ребер клюв согбенный,

И горд и буен будет клик,

Когда из груди вожделенной

Ужасный повлечет комок

И когтем над орлами вскинет,

Да клюва алчного не минет

Пустой бессмертного чертог.

III. ПАМЯТИ Н. Ф. ФЕДОРОВА

1. «С каким безумием почтил ты человека…»

С каким безумием почтил ты человека,

Как жутко высоко ты длань его занес,

Ты, вещий и святой старик-библиотекарь,