Последняя ставка - [195]

Потом она подняла голову и увидела, что две башни – это клоун, стоящий перед «Сёркус-сёркус», и «Вегас-Вик», ковбой, неизменно помахивающий рукой над «Пионер-казино» на Фримонт-стрит.

На протяжении долгой, невероятно растянувшейся секунды она просто смотрела на все это, ощущая холод в животе и пустоту в мыслях.

Потом она подавила готовый сорваться с губ вопль отчаяния и постаралась заставить себя думать, не обращая внимания на отчаянно бьющееся сердце.

– Это все статуи, – неуверенно сказала она, – из города. Или, может быть, их духи.

– Их образы. – Нарди покачала головой; теперь она крепко сжимала фишку в кулаке. – Им-то какое дело?

– Полагаю, дело есть отцу Скотта.

– Могут ли они, – дрожащим голосом спросила Нарди, – сделать нам что-нибудь плохое?

– Сомневаюсь, что они выстроились здесь, чтобы проводить нас к месту купания. – Обе женщины отступили. – Это его магия, Короля. Только мужская – он не хочет Королевы. – Диана положила руку на узкое плечо Нарди, и они прервали свое отступление по рассыпчатому песку. – Моя мать дала нам фишку. Это инь и ян, – с усилием говорила Диана. – Смешение, единство противоположностей – лицо, одновременно и мужское, и женское. Его… штукам это может не понравиться.

Нарди, стискивавшая фишку в руке, вдруг ахнула и разжала кулак. Ее ладонь оказалась в крови.

– У нее острые края, – изумленно сказала она.

– Я на это и рассчитывала. – Диана вытянула руку. – Порежь и меня, а потом посмотрим, не сможем ли мы порезать их.

В пяти милях оттуда, на юго-востоке, стояла Гуверовская плотина, сдерживавшая озеро.

Мавранос проехал по плотине на аризонскую сторону, припарковал машину на просторной стоянке возле киоска с закусками и отправился по жаре обратно, в продолжительную прогулку по дуге плотины, где кишели туристы с фотоаппаратами. Первым, на что он обратил внимание, невзирая на крайнюю усталость, был детский плач.

Справа от него находился Аризонский водослив, – широкий бетонный канал с плавно изогнутым дном, такой величины, что, – подумал Мавранос, – там с удобством можно было бы устроить ванну для Бога или поместить туда десять миллионов скейтбордистов, чтобы они умчались навстречу своей участи, но его внимание привлекла толпа возбужденных людей, казавшихся на фоне гигантской плотины крошечными, как насекомые.

Все торопились ему навстречу, обратно на стоянку. Младенцы заходились в рыданиях, колеса взятых напрокат детских колясок, которые катили с совершенно непредусмотренной для них скоростью, громко тарахтели по бетону, а взрослые, похоже, пребывали в потрясении; их глаза были пусты, а лица искажены яростью, и страхом, и идиотским весельем. Яркие праздничные одежды выглядели так, будто их напялили на хозяев какие-то равнодушные прислужники, и Мавранос представил себе, что если сейчас оглянется, то увидит на стоянке стройные ряды автобусов, поданных для того, чтобы увезти всех этих людей домой, в какой-то невообразимый приют. Безумный день на плотине, думал он, стараясь улыбаться и удержаться от испуга – половинная скидка тем, кто плямкает губами и вращает глазами в разные стороны.

Он старался идти быстрее, но вскоре вспотел, начал задыхаться и был вынужден прислониться к одной из бетонных стоек перил.

Он стоял и смотрел вперед, на изгиб плотины. Она казалась слишком большой для такого расстояния. Он видел автомобили, медленно проезжавшие по шоссе, пролегающем по хребту плотины, и мог различить фигуры, двигавшиеся по тротуарам и мостам, ведущим к башням водозаборников. Но ничего такого, что могло бы породить панику, он не видел – по крайней мере, с такого расстояния.

Но страх присутствовал в ветре, как запах нагретого металла, как колебания в воздухе, как крыса, копающаяся под землей.

Ему захотелось вернуться к машине и уехать вглубь Аризоны, ехать, покуда хватит бензина, а дальше идти пешком.

Но он заставил себя оттолкнуться от столбика и пойти по широкому тротуару дальше, туда, где пролегла кафедральная дуга плотины.

Первую «руку» из четырех карт Крейн продал мужчине средних лет в спортивной куртке и при галстуке, после чего ему осталось лишь следить за торговлей остальных партнеров. Она не занимала его внимания: он являлся родителем «руки», в которую входили четыре его карты, и у него оставалась возможность заполучить десятую часть банка, но, определенно, он не собирался уравнивать банк и объявлять «Присвоение».

Он смотрел в одно из окон, выходящих на озеро, которое рассекали воднолыжники, вздымавшие белые буруны, и заставлял себя дышать ровно и глубоко. На сей раз он сидел слева от Леона, и сейчас ему предстояло сдавать.

Неслышные высокочастотная и низкочастотная вибрации несколько ослабли, и он больше не ощущал их, но, вероятно, кто-то из партнеров продолжал их воспринимать. Леон изредка резко встряхивал головой, Ньют так неловко держал карты, что показал одну из тех карт, что были сданы втемную, а «аминокислотник», занимавшийся баром, разбил стакан, смешивая одному из новых игроков третий мартини.

Громкий звук разбившегося стекла так сильно напугал Доктора Протечку, что запах мочи, который прежде лишь чуть заметно ощущался в салоне, сделался гораздо сильнее.