Последняя ставка - [197]

Более того – все фигуры стали плотнее.

Внезапно она вновь похолодела, но уже от страха, и придвинулась вплотную к спине Нарди.

– Боже, Нарди, – не без труда выговорила она, – мне кажется, что они высасывают меня, когда я их расталкиваю, поедают меня. Отгоняй их фишкой; я к ним больше не прикоснусь.

– Нам нужно пробиться к воде.

Диана присела и увернулась от уменьшенного прозрачного ковбоя с длинными болтающимися руками.

– Уже скоро, – отозвалась она. В воздухе густо пахло чем-то вроде старых раздробленных костей.

– С чего вдруг, – Нарди резанула по ухмыляющемуся прозрачному арабу, – они вдруг захотели съесть тебя… съесть нас?

– Может быть, после этого мы… станем такими же, как они. Впитать нас, пока мы не добрались до воды, пока мы не стали невкусными, несъедобными.

Диана не сомневалась, что видит в фантомах часть своей утраченной вещественности – их руки теперь свистели в воздухе, а ноги оставляли следы в песке.

Они обрели вес.

Гигантский клоун из «Сёркус-сёркус» дважды чуть не наступил на них, прежде чем Нарди танцующим движением дотянулась и резанула его по щиколотке; одна ножища опустела и исчезла, но клоун и на одной ноге перескакивал с бугра на бугор, вздымая вихри песка, и не на шутку старался наступить на них башмаком, размером с «Фольксваген». А сейчас это, вероятно, было бы подобно удару чугунной бабы, а не ментоловому душу.

Стеклянистые розоватые фигуры надвигались от воды. Диану и Нарди медленно оттесняли к шоссе.

И вдруг, совершенно внезапно, фигуры обзавелись чем-то вроде ногтей; дважды Диана с трудом уворачивалась от них, но все же ее руку зацепило что-то жгучее и оставляющее волдыри.

И даже страшнее физической смерти ей казалась открывшаяся вероятность того, что эти призраки способны на большее, что им по силам каким-то образом усвоить ее и Нарди, переработать их обеих в какую-то примитивную психическую материю, которая сейчас наполняет эти многочисленные фантомы.

А потом Нарди и Диана сделаются всего лишь незримыми призраками в манекенах и чучелах, разбросанных по всему городу, и больше не будут представлять угрозы для Короля – станут всего лишь полусознательными жертвами непостижимым богам хаоса.

Диана положила руку на плечо Дин, и они согласованными движениями то кидались вперед, то отступали, чтобы снова атаковать, и шаг за шагом по диагонали продвигались к воде по склону, держась так, чтобы фигуры более-менее нормальных размеров отгораживали от них двух гигантских монстров.

Рука Нарди в очередной раз метнулась вперед, и ухмыляющаяся двухмерная фигура в переднике карточного дилера беззвучно разлетелась на сверкающие осколки.

– Отлично, – сказала Диана напряженным голосом, – мы почти пришли.

– Но почти истратили свою фишку, – бросила Нарди и разрезала одного из римлян «Сизарс пэлас». – Смотри. – За мгновение до того, как Дин выбросила руку в сторону ноги гигантского клоуна, заставив мерцающую фигуру отпрянуть, Диана успела разглядеть, что фишка «Мулен Руж» сделалась тонкой, как монета, и побелела, как кость.

– Меч, который дала нам черепаха, – сказала Нарди сквозь стиснутые зубы, – почти сработался.

На шоссе, проходящем по верху плотины, ветер усилился. Мавраносу чудилось, что он слышит в ветре стенания и смех, но потом он сообразил, что звуки раздаются в его голове, что это отголоски сознаний туристов, разбегающихся под воздействием наведенного безумия.

Неподалеку от того места, где шел Мавранос, человек в белой кожаной куртке стоял, навалившись на перила со стороны озера, и размахивал одной рукой над высоким скатом, уходившим к воде. На его руке Мавранос увидел кровь и понял, что это, судя по всему, тот самый Рей-Джо Поге.

Охранники пытались управлять движением на шоссе; им приходилось орать на водителей, которые намеревались попросту вылезти и бросить там машины. Прямо на глазах Мавраноса один из них выбросил свою форменную шляпу и побежал посередине проезжей части к отдаленной невадской стороне плотины.

Мавраносу ужасно хотелось вернуться с гор на равнину. Слишком уж тут было высоко – солнце, ослепительно отражавшееся от хромированных деталей проезжавших автомобилей, висело совсем низко над головой, и рокот моторов казался не таким громким, как следовало бы, потому что воздух здесь гораздо хуже разносил звуки.

Все это – штучки Поге, объяснял себе Мавранос; ему приходилось говорить вслух, чтобы заглушить крики и стенания в голове. Он стряхивает в озеро свою кровь, и там происходит какая-то психическая цепная реакция – сознания всех, кто находится в этих местах, откликались на нее и друг на друга безумием.

Вот вырубить бы его…

Его так и подмывало заскулить, и он гадал, долго ли еще ему удастся помнить о своей цели под ударами внушаемых страстей.

Или убить, добавил он.

На ветру вились клочья розового тумана. Мавранос подошел к перилам, посмотрел сверху на воду и увидел, что зарождался этот туман в воздухе как раз под тем местом, где Поге перегнулся через перила. Капли его крови, падая, одна за другой превращались в пар, не коснувшись воды.

Он еще не успел отравить озеро.

Мавранос собрал все оставшиеся силы, чтобы преодолеть последний короткий отрезок пути и добраться до Поге. Он пытался улыбаться, как будто намерен спросить дорогу или спичек, а одну руку держал в кармане, чтобы пола рубашки не развевалась на ветру и не показывала отделанную орехом рукоятку пистолета, заткнутого за пояс.