Последний - [3]
— Однако в чем, собственно, дело?
— Вы даже не догадываетесь, в чем дело, милый мой? Ни в чем… Ни в чем, пся крев!
Он метнул на меня испепеляющий взгляд, быстро разделся, бросился на свою кровать и повернулся ко мне той частью тела, название которой ни в коем случае не может быть упомянуто в рассказе, предназначенном для печати. Я решил обидеться на этого наглеца; он сопел… я засопел тоже. На столе немилосердно коптила едва тлевшая лампочка, движение в винокурне прекратилось, все стихло.
Аптекарь вскоре захрапел; я заснуть не мог.
Около полуночи я услыхал в коридорчике чьи‑то шаги и покашливанье. Кто‑то шарил по двери в поисках ручки, наконец, нашел ее и, раскрыв дверь, остановился на пороге.
Это был крестьянский парень лет восемнадцати, в овчинном тулупе. С минуту он осматривался, сняв шапку и отбросив пятерней волосы со лба; потом ударил шапкой оземь, неведомо кому отдавая поклон, и сказал:
— Слава Иисусу… Дохтур дома.
«Репа» тотчас же проснулся.
— Ну? — спросил он, усевшись на своем ложе.
— Я из Мыслова, вельможный…
— А что там?
— От Яцека Зелинского.
— Не лучше ему?
— Нет.
— Колики схватили?
— Схватили.
— Не говорит?
— Хрыпит, и все тут.
— Разве в городе нет доктора? Вечно вам до меня нужда! Лошади у тебя есть?
— Нету у нас коней‑то, вельможный пан…
— Поди, болван, вниз, на конюшню, да скажи Валеку, пускай запряжет чалую в санки. По льду проскочим?
— Знамо дело!
Парнишка исчез в мгновенье ока. «Репа» поспешно оделся, нахлобучил шапку и, приготовив какие‑то порошки, вышел.
Вернулся он только под утро, когда в винокурне снова начались движение и суматоха.
Он вошел в комнату запорошенный снегом, промокший…
— Мужик здоровенный, что бык… Вообразите, сударь… казалось бы, не глупый… При мне скончался, — говорил он с тоскою. — Приезжаю… Воспаление легких в последней стадии. Баб штук восемь вокруг… совещаются. В избе живут две семьи, детей с десяток, духота, грязь… Коморник [4] он, сударь, понимаете… нищета. Упал в воду, рыбу ловил в сочельник, промок до нитки, да так и работал до вечера. Осматриваю его, а сам засовываю руку под подушку: так и есть, бутылка сивухи, самое верное лекарство! Ну, и как тут быть? Что станешь делать? Темнота, боже мой, темнота!..
Он начал ходить по комнате, похрустывая пальцами. Внезапно он остановился.
— Вас, сударь, наверное удивляет такой доктор, — живет, дескать, в винокурне и водку продает «из подвала»?
— Меня нисколько не удивляет доктор, который что‑либо продает.
— Я не шарлатан. Я был, милостивый государь, на третьем курсе нашей еще Медицинской академии почти кончал… Как вдруг… тут… одно к одному… Вот и пришлось мне прогуляться [5]. Пятнадцать лет… немало времени… Потом я учился у одного врача в Иркутске, особо налегал на химию и… вот… практиковался на разной бедноте… Долгая наука… печальная наука… Ох…
Я уселся на своем тюфяке, старик присел на сломанную кровать и, скручивая толстые папиросы, стал рассказывать долгую, жуткую, мучительную, бросавшую в дрожь историю тех пятнадцати лет…
Он кончил только тогда, когда нас позвали к чаю в усадьбу.
Панна Ядвига находилась под влиянием Репковского, что было даже слишком очевидно; в какой‑то степени она была его ученицей — думала как бы по его указке, разделяла его взгляды. Но, однако, это не помешало ей четыре месяца спустя— 14 мая — стать моей женой. Мне вспоминается доктор, облаченный во фрак, при белом галстуке, не сводивший из‑за чьих‑то плеч красных глаз с подвенечной фаты Ядвиги во время церемонии венчания…
Через неделю мы уезжали из Рымок в долгое радостное путешествие. Вокруг экипажа толпилось десятка полтора людей с заплаканными глазами. Репковский с непокрытой головой, в парусиновом пиджачке стоял, держа в руке бутылку, и заставлял нас, сидящих уже в экипаже, — выпить в последний раз. Он кричал, размахивал руками, от чего‑то предостерегал нас, читал нравоучения, тут же безо всякого основания выдрал за уши мальчишку — буфетчика и поминутно отворачивался в сторону сада, дергая себя за ус.
— Не забывайте «Репы», панна Ядвига, панна Ядвиня! Не верь во все эти позитивизмы [6], эх, Ядвиня!
Экипаж тронулся, но сразу же остановился. Кто‑то из родителей, отец или мать, жаждали сказать еще что‑то, взглянуть на нее… Наконец, мы тронулись, сопровождаемые всеобщим плачем.
Сурово поглядывая на меня, Репковский шел около экипажа и говорил то сам с собой, то с нами, — потом внезапно махнул рукой и двинулся большими шагами в сторону винокурни с непокрытой опущенной головой.
24 декабря следующего года я высадился в час дня на станции С., нанял одноконный возок и поехал в Рымки. Крупный конь несся во весь опор, небольшие кованые санки летели по накатанному пути, колокольчик стонал, едва слышный в вое вихря, срывавшего с пашен снежную пыль. Я плотнее прикрылся пледом…
Вот надвигается лес, одетый инеем, повитый мглою, темно — пепельный… удивительно фантастичный.
Мы стремительно въезжаем в темную, как коридор, лесную аллею, — колокольчик жалуется все громче.
Тихо в лесу. Березы, убранные в иней, похожи на узоры, какими мороз разрисовывает оконные стекла, а ели, неизвестно почему, напоминают когда‑то виденные красивые женские головки с усыпанными пудрой полосами… Среди них проплывает и ее незабвенный лик!..
Впервые напечатан в журнале «Голос», 1889, № 49, под названием «Из дневника. 1. Собачий долг» с указанием в конце: «Продолжение следует». По первоначальному замыслу этим рассказом должен был открываться задуманный Жеромским цикл «Из дневника» (см. примечание к рассказу «Забвение»).«Меня взяли в цензуре на заметку как автора «неблагонадежного»… «Собачий долг» искромсали так, что буквально ничего не осталось», — записывает Жеромский в дневнике 23. I. 1890 г. В частности, цензура не пропустила оправдывающий название конец рассказа.Легшее в основу рассказа действительное происшествие описано Жеромским в дневнике 28 января 1889 г.
Повесть Жеромского носит автобиографический характер. В основу ее легли переживания юношеских лет писателя. Действие повести относится к 70 – 80-м годам XIX столетия, когда в Королевстве Польском после подавления национально-освободительного восстания 1863 года политика русификации принимает особо острые формы. В польских школах вводится преподавание на русском языке, польский язык остается в школьной программе как необязательный. Школа становится одним из центров русификации польской молодежи.
Роман «Верная река» (1912) – о восстании 1863 года – сочетает достоверность исторических фактов и романтическую коллизию любви бедной шляхтянки Саломеи Брыницкой к раненому повстанцу, князю Юзефу.
Роман «Бездомные» в свое время принес писателю большую известность и был высоко оценен критикой. В нем впервые Жеромский исследует жизнь промышленных рабочих (предварительно писатель побывал на шахтах в Домбровском бассейне и металлургических заводах). Бунтарский пафос, глубоко реалистические мотивировки соседствуют в романе с изображением страдания как извечного закона бытия и таинственного предначертания.Герой его врач Томаш Юдым считает, что ассоциация врачей должна потребовать от государства и промышленников коренной реформы в системе охраны труда и народного здравоохранения.
Рассказ был включен в сборник «Прозаические произведения», 1898 г. Журнальная публикация неизвестна.На русском языке впервые напечатан в журнале «Вестник иностранной литературы», 1906, № 11, под названием «Наказание», перевод А. И. Яцимирского.
Впервые напечатан в журнале «Голос», 1891, №№ 24–26. Вошел в сборник «Рассказы» (Варшава, 1895).Студенческий быт изображен в рассказе по воспоминаниям писателя. О нужде Обарецкого, когда тот был еще «бедным студентом четвертого курса», Жеромский пишет с тем же легким юмором, с которым когда‑то записывал в дневнике о себе: «Иду я по Трэмбацкой улице, стараясь так искусно ставить ноги, чтобы не все хотя бы видели, что подошвы моих ботинок перешли в область иллюзии» (5. XI. 1887 г.). Или: «Голодный, ослабевший, в одолженном пальтишке, тесном, как смирительная рубашка, я иду по Краковскому предместью…» (11.
Роман «Над Неманом» выдающейся польской писательницы Элизы Ожешко (1841–1910) — великолепный гимн труду. Он весь пронизан глубокой мыслью, что самые лучшие человеческие качества — любовь, дружба, умение понимать и беречь природу, любить родину — даны только людям труда. Глубокая вера писательницы в благотворное влияние человеческого труда подчеркивается и судьбами героев романа. Выросшая в помещичьем доме Юстына Ожельская отказывается от брака по расчету и уходит к любимому — в мужицкую хату. Ее тетка Марта, которая много лет назад не нашла в себе подобной решимости, горько сожалеет в старости о своей ошибке…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Цикл «Маленькие рассказы» был опубликован в 1946 г. в книге «Басни и маленькие рассказы», подготовленной к изданию Мирославом Галиком (издательство Франтишека Борового). В основу книги легла папка под приведенным выше названием, в которой находились газетные вырезки и рукописи. Папка эта была найдена в личном архиве писателя. Нетрудно заметить, что в этих рассказах-миниатюрах Чапек поднимает многие серьезные, злободневные вопросы, волновавшие чешскую общественность во второй половине 30-х годов, накануне фашистской оккупации Чехословакии.
Настоящий том «Библиотеки литературы США» посвящен творчеству Стивена Крейна (1871–1900) и Фрэнка Норриса (1871–1902), писавших на рубеже XIX и XX веков. Проложив в американской прозе путь натурализму, они остались в истории литературы США крупнейшими представителями этого направления. Стивен Крейн представлен романом «Алый знак доблести» (1895), Фрэнк Норрис — романом «Спрут» (1901).
В настоящем сборнике прозы Михая Бабича (1883—1941), классика венгерской литературы, поэта и прозаика, представлены повести и рассказы — увлекательное чтение для любителей сложной психологической прозы, поклонников фантастики и забавного юмора.
Чарлз Брокден Браун (1771-1810) – «отец» американского романа, первый серьезный прозаик Нового Света, журналист, критик, основавший журналы «Monthly Magazine», «Literary Magazine», «American Review», автор шести романов, лучшим из которых считается «Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы» («Edgar Huntly; or, Memoirs of a Sleepwalker», 1799). Детективный по сюжету, он построен как тонкий психологический этюд с нагнетанием ужаса посредством череды таинственных трагических событий, органично вплетенных в реалии современной автору Америки.
Впервые напечатан в журнале «Критика» (Краков, 1905, тетрадь I). В этом же году в Кракове вышел отдельным изданием, под псевдонимом Маврикия Зыха. Сюжет рассказа основан на событии, действительно имевшем место в описываемой местности во время восстания 1863 г., как об этом свидетельствует предание, по сей день сохранившееся в народной памяти. Так, по сообщению современного польского литературоведа профессора Казимежа Выки, старые жители расположенной неподалеку от Кельц деревни Гозд рассказывают следующую историю о находящейся вблизи села могиле неизвестного повстанца: «Все они знают от своих отцов и дедов, что могильный крест стоит на месте прежнего, а тот — на месте еще более старого, первого, который был поставлен кем‑то нездешним на могиле повстанца, расстрелянного за побег из русской армии.
Впервые повесть напечатана в журнале «Голос», 1897, №№ 17–27, №№ 29–35, №№ 38–41. Повесть была включена в первое и второе издания сборника «Прозаические произведения» (1898, 1900). В 1904 г. издана отдельным изданием.Вернувшись в августе 1896 г. из Рапперсвиля в Польшу, Жеромский около полутора месяцев проводит в Кельцах, где пытается организовать издание прогрессивной газеты. Борьба Жеромского за осуществление этой идеи отразилась в замысле повести.На русском языке повесть под названием «Луч света» в переводе Е.
Впервые напечатан в журнале «Голос», 1892, № 44. Вошел в сборник «Рассказы» (Варшава, 1895). На русском языке был впервые напечатан в журнале «Мир Божий», 1896, № 9. («Из жизни». Рассказы Стефана Жеромского. Перевод М. 3.)
Впервые напечатан в журнале «Голос», 1896, №№ 8—17 с указанием даты написания: «Люцерн, февраль 1896 года». Рассказ был включен в сборник «Прозаические произведения» (Варшава, 1898).Название рассказа заимствовано из известной народной песни, содержание которой поэтически передал А. Мицкевич в XII книге «Пана Тадеуша»:«И в такт сплетаются созвучья все чудесней, Передающие напев знакомой песни:Скитается солдат по свету, как бродяга, От голода и ран едва живой, бедняга, И падает у ног коня, теряя силу, И роет верный конь солдатскую могилу».(Перевод С.