Последний раунд - [6]

Леха не оправдывался, не огрызался с места. Не спеша, выходил на трибуну.

Пружинистый, как кот, важный, как петух. Правая нога вперед — на пятку, локоть к бедру, вождистски раскрытая ладонь к народу, один глаз прищурен, другой кругл и жгуче блестящ, как новенький пятак.

— Это кто там возникает? Рожин, ты, что ли? Давай прикинем, сколько метров я прошел за полгода и сколько ты за год. Не хочешь? Вот так!

— Крохобор! — трясся от возмущения бригадир Петухов. — Хоть бы мальчишек не портил, им еще работать и работать!

Леха даже не поворачивался в сторону голоса, бил себя в грудь кулаком.

— Пятнадцать лет в забое — а такого брюхатого проходчика еще не видел.

— Он оттопыривал большой палец, указывая через плечо на говорившего. — И этот тихоход называется наставником?! Чему он может научить?

Петухов был освобожденным бригадиром, а значит — ни рабочим, ни инженером — так… И поэтому Леху поддерживали луженые глотки даже тех, с кем у Быкова были сложные отношения.

— Так ему! — кричали из зала. Ходит при портфеле, жеребый, а с бригады деньги тянет…

Но у Петухова свой резон и свои понятия о собственном весе. Он греб руками к выпирающему животу, подражая движениям погрузмашины, кричал с места:

— Быков, как пээмка — только бы деньги хапать!

И снова зал покатывался от хохота. Еще бы — немало было здесь тех, у кого при воспоминании о быковских премиях ни с того ни с сего начинала ныть спина.

Однажды поднялся в рост жилистый мужик. Он с Быковым и Кравцовым проработал в одной бригаде около двух лет. Зал затих — проходчик был из молчунов, из трудяг. Негнущимися пальцами он поскоблил затылок, переступил с ноги на ногу, забубнил, сбиваясь:

— Не то говорите! Быковские работать могут. Да так, что другим не по зубам… Но не работа это… — замолчал рабочий, теряясь, не умея оформить нескладные мысли в слова.

— Как — не работа? — без насмешки спросил начальник участка. — Благодаря этой бригаде участок выполнил квартальный план.

— Не работа! — упрямо тряхнул головой проходчик. — Игра это! Леха с Сашкой друг перед другом выкобениваются — другим волей-неволей жилы рвать приходится.

Говоривший безнадежно махнул рукой — недосказавший, недопонятый, сам не все понимающий. Не нравились ему Быков и Кравцов. Это понятно. Бывает.

— Хороша игра! — хохотнул в странной тишине директор рудника, хлопнул по столу пачкой бумаг. — Республиканскую премию опять взяли.

Но не было в ответ из зала ни одного, даже угодливого смешка.

— Коля! — с дурашливой слезой в голосе всхлипнул Леха. — Можа, у тебя не жилы, а что другое лопнуло? Так ты скажи, всем участком поможем…

В зале принужденно хохотнули, как лист железа волоком протащили по камням…

И снова начиналась смена. Летела клеть на горизонт. Последние секунды неподвижности… гонг! Где-то скрежетали коронки буров, яростно вгрызаясь в породу, где-то грохотали взрывы, подвывали скреперные лебедки, и сырое подземелье извергало из себя руду. Наверх!

Будет время, вспоминит все это Сашка Кравцов, когда начальник участка станет подсовывать ему в бригаду слабаков, потому что проходчики, знающие себе цену, к нему не пойдут. А вот у Лехи получалось все: и лучшие подряды — его, и зарплата, и кадры…

— Мне ордена не надо! — с веселой злостью, бывало ударял он себя в грудь.

— Мне машина, вам мебеля в квартиры и пятьсот-семьсот в месяц! Вот так!

Не был Леха жаден до денег, но урвать такую зарплату, что у рабочих брови поднимались выше козырька каски, — считал делом чести. Проходчики подбирались в бригаду сильные. Что с того, что менялись часто: на каждого уходящего было несколько стремящихся в бригаду. Хлебнув месяц-другой напряженных до белого каления быковских смен, бежали, с ужасом вспоминая, как эти деньги даются.

После смены Леха демонстративно подходил к доске показателей, стирал проценты, внесенные неопытной табельщицей, писал в графе против своей бригады: «До заработка 640 рублей осталось пройти 10 п. м. выработок». О брюки дорогой ткани вытирал мел с пальцев и ухмылялся — вот так!

Долго Сашка Кравцов ломал потом голову: что же случилось и когда все началось? Столько лет он честно тягался с бригадиром: злился, но зла ему не желал. Он и удара-то, кажется, не провел, а соперник оказался в нокдауне. И остался Сашка Кравцов будто один на один со своей скачущей тенью, то ли сам — лишь тень исчезнувшего соперника. Снова и снова думал об этом он и возвращался в памяти к тем дням, когда Леха казался прочным и несокрушимым, как монумент.

Быков тогда подстроил очередной отпуск ко дню своего рождения — всю бригаду пригласил на свои сорок пять лет. Народу было много. Даже директор рудника заехал и объявил, что «выбил» «Волгу», как давно обещал, и отдадут ее Быкову.

Кто-то из конторских говорил тост, да обмолвился про новый закон, согласно которому, проходчик, выработавший подземный стаж, может уйти на легкий труд или к «едреней фене» в сорок пять. До пятидесяти перебился в сторожах, а потом начислят нормальную горно-проходческую пенсию. Сидел Леха за столом важный, странно так таращил глаза, словно спрашивал: неужели приплыли?

Зашумели, загалдели Лехины сорок пять с новой силой. Как принято, водка лилась рекой. С его осанкой, кажется, и выпрямляться больше некуда — перегиб получится. Так нет — надул грудь, задрал нос, на спор приволок на себе с соседней стройки сварочный аппарат. Сашка Кравцов, ругаясь, утащил его обратно.