Последний праведник - [139]

— Сознание, — вздохнул Нильс. Во взгляде Ханны мелькал совершенно не нравившийся ему фанатизм.

— Называй это как хочешь. Душа? Я не знаю. Я знаю только, что, имея на руках это доказательство, мы вынуждены все пересмотреть.

— Нам нужно выбраться отсюда до захода солнца.

— Ты помнишь историю, которую я тебе рассказывала? О том моем коллеге, который не умел отказывать? Для которого его доброта стала проблемой?

— Мы должны отсюда выбраться. Ты мне поможешь?

— Посмотри на себя, Нильс. Ты пытался спасти детей. Ты готов был остановить эту машину голыми руками.

— Любой другой на моем месте сделал бы то же самое.

— Стал бы любой другой носиться по всей Королевской больнице в поисках хороших людей?

— Ну, это потому, что я был в маниакальной фазе. У меня маниакально-депрессивное расстройство. Я нездоров.

— Здоров! Ты просто всегда так себя ведешь.

— Мы должны отсюда выбраться.

— Но мы не можем. И ты сам прекрасно это знаешь и понимаешь, к чему я клоню.

Нильс не отвечал. В его голове снова и снова повторялась одна фраза: но я должен сделать что-то плохое.

— История Авраама. Бог приказал Аврааму взять с собой Исаака на вершину горы. Ты сам об этом рассказывал, когда мы лежали там у Северного моря.

— Я не хочу этого слушать.

— Но тебе придется.

Нильс сбросил одеяло и попытался свесить ноги с кровати.

— Тебе придется перестать быть хорошим, Нильс. Это твой единственный шанс.

— Ханна… — сказал Нильс и запнулся, вспомнив слова Ворнинга: но для этого я должен сделать что-то плохое.

Нильс подался вперед на кровати и взглянул в окно на солнце.

— Ты должен чем-то пожертвовать. Чем-то, что тебе дорого. Чтобы показать, что ты слушаешь. Ты меня понимаешь, Нильс? Я была мертва, но снова вернулась к жизни. Я своими глазами видела щель, ведущую в… во что-то другое.

Нильс ее не перебивал.

— И мы вынуждены признать — вернее, Нильс, ты вынужден признать: существует что-то, что сильнее нас. И сейчас ты должен показать, что ты это понимаешь.

— Что я должен показать? Что конкретно я должен показать?

— Показать, что мы можем верить во что-то еще, кроме себя самих.

Нильса тошнило. Ему хотелось ударить Ханну, дать ей пощечину, как поступали в старые времена с истеричными женщинами. Он сочувственно смотрел на ее опухшее лицо и умные глаза. Здесь можно взывать только к разуму, здесь годятся лишь рациональные аргументы.

— И что потом, Ханна? — услышал он свой вопрос. — Что будет потом?

— Не знаю. Может быть… может быть, мы продолжим жить. И тогда родится новое поколение. Новые тридцать шесть.

Он покачал головой.

— Ханна, мы должны отсюда выбраться, — он прошептал это без уверенности в голосе.

Она не ответила.

— Сколько у нас времени?

— Это бесполезно, Нильс. Вспомни итальянца. Он тоже был частью системы. Тебе придется перестать быть хорошим.

Он перебил ее, крича:

— Сколько у нас времени?

— Около десяти минут. Потом солнце сядет.

Нильс быстрым движением вынул из руки катетер. Струя темно-красной крови выстрелила в воздух. Из коридора послышались вдруг крики и быстрые шаги. Ханна встала со своего кресла и протянула ему салфетку. Она чуть не упала, но сумела сохранить равновесие. Пока бледный, как труп, Нильс выбирался из кровати, она рылась в его шкафу. Он схватил ее за руку и сказал:

— Помоги мне, Ханна. Помоги мне хотя бы попытаться сбежать.

Она обернулась, сжимая в руках его служебный пистолет.

— Ладно.

18

15.42–10 минут до захода солнца

Леон услышал сообщение по рации несколько минут назад: темно-зеленый грузовик на огромной скорости проехал на красный свет мимо Ратушной площади. Патрульная машина следует за ним на расстоянии нескольких сотен метров. К самому Леону все это не имело никакого отношения, и все-таки он поднялся на ноги и подошел к окну.

— Вы врач? — спросил голос позади него. — Мне нужна помощь.

Леон собирался ответить пациенту, что тот ошибся, но тут рация заговорила снова: «Темно-зеленый грузовик проследовал вниз по Эстерсёгаде. Мы перегородили въезд на мост Фреденсбро». В затылке у Леона начала нарастать сигнальная сирена. Сегодня первый день Рождества, один из самых сонных дней в году — разве что парочка отцов семейств решат, что четыре бутылки крепкого пива и пять рюмок шнапса не помеха тому, чтобы сесть за руль. Так что такая автомобильная погоня на покрытых льдом рождественских улицах была случаем в высшей степени необычным. Леон схватил рацию:

— Альбрехтсен? Тебе оттуда видно Фелледвай?

Ответ прозвучал немедленно:

— Да, хороший обзор. Там все спокойно.

Леон выглянул в окно. Что это, машины на дороге как будто расступаются в стороны? Потом среди падающего снега стало возможным различить старый грузовик с тонированными стеклами. Темно-зеленый грузовик марки «Ситроен» направлялся по мосту в сторону Королевской больницы.

— Черт! — Леон повысил голос и прошипел в рацию: — Альбрехтсен! Ты слушал, о чем тут сейчас переговаривались?

— Да! Я беру на себя главный вход.

— Команда номер два? Йенсен? — Никакого ответа. — Альбрехтсен? Ты видишь вторую команду?

— Нет. Но они только что были на месте.

Леон уже слышал, как сигналили машины за грузовиком.

— Черт! — Леон пустился бежать, крича на ходу: — Альбрехтсен! Стань чуть дальше, так, чтобы ты мог одновременно контролировать и главный вход, и въезд.