Последний негодник - [41]

– Да не было разговора, как долго их дела времени займут, – произнес Трент. – И кстати о разговорах, ежели она прознает, что Джо Пурвис шпионит для вас, будет вам тогда слушание уже по делу о его трупе.

Он высунулся наружу и пристально вглядывался назад из-под козырька кареты.

– Она отстала, – сказал Вир. – Сядь на место, Трент, пока не вывалился.

Поморщившись, Трент уселся обратно.

– Теперь она ушла и снова подослала Карла Второго в мои мозги. Как, по-вашему, что это значит?

– Чуму, – произнес Вир. – Ты связываешь их обоих с чумой.

– Я вот не могу понять, почему вы сказали это ей в лицо, – продолжил речь Трент. – Она почти стала думать о вас хорошо, после того-то, что вы там раньше сделали. А почему вам понадобилось сказать ей, что это я вас заставил делать это, когда вы сами-то первым выскочили из «Аламоуд»…

– Там присутствовало наравне с нами человек пятьдесят, – вскипел Вир. – Так нет же, она не спросила их, почему они этим занимались, верно? Впрочем, в точности, как все особы женского пола, вечно хотят знать, почему «это» да почему «то», и приписывают невесть какой глубокий сокровенный смысл всему, что делает парень.

Да никакого там глубокого смысла, говорил он себе. Он не вернул к жизни девятилетнего мальчика, просто освободил его от преждевременных похорон. И такое положение мальчика не имело ничего общего ни с чем еще. Он был лишь одним из нескольких жертв. Спасти его означало для Вира не больше, чем спасти кого-нибудь другого.

Комок, застрявший в горле его светлости, – это просто пыль, от той же пыли жгло глаза, и охрип голос. И ни о чем больше он не думал таком… вроде девятилетнего мальчика, которого когда-то не смог спасти.

И не ощущал он ни малейшего стремления говорить о своих чувствах. И никакой груз не лежал у него на сердце, и уж совершенно определенно не было желания облегчить перед ней свою душу. И у него не было причины бояться, что он поддастся на уговоры просто потому, что, читая ее работы, понял: она не столь цинична и бессердечна, вовсе не похожа на разгневанного дракона, являвшегося к детишкам. И наверно, для герцога это не могло иметь значения, поскольку сам он был циничным и бессердечным во всем.

Он был последним негодником Мэллори, отвратительным, самоуверенным, бессовестным и так далее, и тому подобное. А раз так, ему она была нужна только для одного, и вовсе не для обретения сочувствующих ушей. Он не доверял никому, потому что ему нечего было доверить, а если бы и имелось, так он скорее даст привязать себя к столбу под палящим солнцем Сахары, чем доверится хоть одной женщине.

Он твердил это себе и так и эдак, пока ехал домой, и ни разу герцогу Эйнсвуду не пришло на ум, что, возможно, он уж слишком упорно протестует.

– Трент заставил его, как же, – ворчала себе под нос Лидия, шагая по холлу в свой кабинет. – Да целый полк солдат со штыками наизготовку не смог бы заставить этого твердолобого хама даже просто пересечь улицу, если бы он не захотел.

Войдя в кабинет, она бросила шляпу на стол. Затем подошла к полкам и достала «Дебретт», ежегодный справочник дворянства.

Первый ключ она нашла быстро. Затем обратилась к коллекции "Ежегодной хроники" за последние четверть века. Вытащила на свет издание 1827 года и нашла «Приложение к «Кроникл». Под заголовком «Кончины, май» она обнаружила эпитафию.

«В своем поместье Лонглендз, Бердфордшир, – прочла она, – в возрасте девяти лет достопочтенный Роберт Эдуард Мэллори, шестой герцог Эйнсвуд». И далее следовали четыре колонки необычно длинного даже для такой знати уведомления о смерти ребенка. Впрочем, история оказалась действительно трогательная, и можно было рассчитывать, что «Хроника» сосредоточится на ней, как и на других ежегодных любопытных и трагичных случаях.

Достаточно побывал на похоронах, упомянул тогда Эйнсвуд.

Так и было, как обнаружила Лидия. Обращаясь от одного источника сведений к другому, она насчитала более дюжины похорон за последние десять лет, а ведь это были только близкие родственники.

Если бы Эйнсвуд был черствым искателем наслаждений, каким его считали, беспрестанный парад смертей его бы не тронул.

Пошевелил бы пальцем черствый искатель наслаждений ради кучки нищеброда, попавших в беду, трудился бы наравне с рабочим людом с немалым для себя риском покалечиться?

Она бы этому не поверила, не увидь своими глазами. Эйнсвуд прервался лишь тогда, когда удостоверился, что спасать больше некого, и пошел прочь, изнуренный, грязный и вспотевший. И остановился лишь затем, чтобы сунуть кошелек в руки убитой горем девушки.

Глаза Лидии защипало, и на страницу, которую она читала, плюхнулась слеза.

– Не будь глупой нюней, – заворчала она на себя. Ворчание не возымело ощутимого результата.

Хотя минутой позже шум, напоминавший громоподобное приближение стада слонов, рассеял все симптомы этой так называемой глупости. Громоподобная поступь принадлежала Сьюзен. Она и Тамсин вернулись с прогулки.

Лидия поспешно вытерла глаза и села прямо.

В следующее мгновение Сьюзен ворвалась в комнату, попыталась добраться до ладони Лидии и в ответ на строгое «Лежать» взамен обслюнявила хозяйке юбки.