— Полный разгром, — сказал Никмак. — Полнейший.
— А что с Александром Дмитриевичем?
— В комитете никого не было. Вандалы вломились, всё разрушили, всё, как бы это мягче выразиться, обгадили и удалились.
— А комитетский архив?
— Ничего не уцелело. Порвано, сожжено, выброшено под дождь, украдено. Приезжал инспектор полиции. Он уже уверен, что это простое ограбление.
Мы сидели в кабинете Никмака и молчали. Вся работа Карапчевских по сбору архива, вся моя работа по приведению архива в порядок пошла к воронам. Взять бы этих вандалов за шкирки!..
Я вспомнил о поджигателе.
— Его отпустили, — сказал Никмак. — Отсутствие улик, отсутствие свидетелей. Преступления вообще не было. Дорога и дома на Островах загорелись из-за молний.
Я рассказал ему о разговоре с ректором. Никмак пообещал, что позвонит ректору. Хотя если меня захотят исключить, то что сможет сделать Никмак?
— А где Александр Дмитриевич? — спросил я. — Я хотел с ним поговорить.
— Он тоже хотел с нами поговорить. Вечером, часов в шесть приходите к нему домой.
Домой ехать бесполезно, подумал я. Надо где-то пересидеть до вечера. Я пошёл в общежитие к Артёму. Артёма в комнате не было. Я пошёл к Денису. Денис страшно смущался, извинялся, но меня не пустил. Я хотел пойти в библиотеку, но тут встретил одного плохо знакомого физматовца. Мы вместе копали подземный ход. На рукаве у него был пришит ромб СД. Он позвал меня к себе и угостил чаем с бутербродами.
Я прилёг на кровать и нечаянно проспал часа три. Физматовец меня не будил. Когда я проснулся, в комнате сидело уже двое физматовцев и обсуждали мою бороду. Они вели себя так, как будто я тут живу и сплю на своей кровати. Я посмотрел на часы и убежал.
Я подходил к дому с атлантами и кариатидами и уже издалека увидел возле подъезда Карапчевского чёрный «Эквус». Мокрый капот сверкал под фонарём. В автомобиль с двух сторон садились трое в плащах. У одного, невысокого шея была закутана шарфом. Это был Карапчевский. Я ускорил шаг, но не успел. Когда я подошёл ближе, «Эквус» уже тронулся. Он медленно проехал мимо, и я посторонился, чтобы меня не забрызгало грязью. За тёмными стёклами автомобиля ничего не было видно.
В квартире Карапчевского уже сидели Никмак и Жебелев. Приход Жебелева меня удивил. Неужели Карапчевский его позвал? Ведь он не работает в Инткоме. Никогда не работал и сомневается в нашей работе. Жебелев как будто понял мои чувства и быстро ушёл.
— Саша улетел в Константинополь, — сказал Никмак. — Срочный вызов первого консула. Прислали сопровождающих. Сашу не допускали к первому консулу почти год. Будем надеяться, теперь все наши неприятности — позади.
— Эти сопровождающие… — сказала Евгения. — Такие лица… Мурашки по коже…
— Не выдумывай, Женя, — сказал Никмак. — Обычные охранники.
Мне этот отъезд тоже показался подозрительным. Но откуда я знал, как там принято у них, у консулов? С консулами я пока не встречался.
— Зачем Александр Дмитриевич нас позвал? — спросил я.
— Он ничего не успел рассказать, — сказал Никмак. — Я только пришёл, а он уже уходил.
Евгения предложила мне остаться на ужин. Мне хотелось немного посидеть в этой квартире, среди этих бесконечных книжных полок, поговорить с этими людьми, подурачиться с Лизой. Но я не принял предложения.
Когда я выходил из подъезда, то обратил внимание, что на стене, рядом с дверью намалёваны большие чёрные буквы — ОЧК.
Что это? Новое детское ругательство? Или аббревиатура? Вроде знакомая аббревиатура… Как я ни мучился, я не мог вспомнить, где же я её видел.
Карапчевского не было три дня. Мы собрались на том же месте той же компанией, только без Жебелева. Никмак дозвонился до помощников первого консула.
Выяснилось, что первый консул хотел вызвать Карапчевского на следующей неделе, а на этой неделе его не вызывал и сопровождающих за ним не высылал.
Когда Никмак рассказал об этом, Евгения потеряла сознание. Скоро она пришла в себя и тихо произнесла:
— Это всё…
— Что всё? — сказал Никмак. — Пока ничего ужасного не случилось.
— Это похищение, — сказала Евгения.
— Не говори ерунды, — сказал Никмак, который от слов Евгении заметно разволновался. — Ты не могла не обратить внимания, что Сашин характер сильно изменился. Когда-то это был самый спокойный, самый терпеливый человек в мире. Ничто не могло вывести его из равновесия. В последнее время он всё чаще срывался. Он стал раздражительным, непредсказуемым. Никто не мог догадаться, что он выкинет в следующее мгновение. Я знаю его с детства, но даже я иногда поражался его словам и поступкам.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Возможно, Саша устал и решил отдохнуть. А, возможно, он затаился и готовится к новым сражениям. Кто знает?
— Он бы сообщил мне.
— В его нынешнем состоянии…
— Ты говоришь так, как будто он болен.
Никмак могуче выдохнул.
— Возможно, ему не помешает небольшой отдых. В санатории.
Евгения вскочила, но тут же сморщилась и присела, схватившись за голову. Никмак сунулся к ней. Она его отстранила.
— Возможно, — сказала она, — ты хочешь его бросить, Никита?
Я подумал, что это уже перебор. Как же Бульдог интеграции бросит вождя интеграции?
— Женя, — сказал Никмак, — тебе надо полежать.
