Последний интегратор - [14]

— Что-то слышал! — передразнил Карапчевский. — Это же кхандский патриарх. Титан, гигант, гекатонхейр. Если бы я смог убедить его, чтобы он нас поддержал, то всё бы пошло по-другому.

— А он что, не с нами? Я думал, все кханды — интеграторы.

Карапчевский не ответил. На площадке появился кханд. Это был тот самый, которого мы обогнали по дороге. Он встал у железного навеса и наблюдал за приближающимся паромом. Карапчевский кивнул ему. Кханд ответил кивком.

Мы с Карапчевским взошли на палубу парома. Кханд последовал за нами и встал с другого края. Кто управлял паромом, я не разглядел, но, кажется, тоже кханд. Во время переправы погода ухудшилась. Сильный встречный ветер нёс осенний запах сырости. Казалось, что вот-вот прольётся дождь.

Понятно, почему шофёр отказался ехать на другой берег. Здесь не было даже бетонки. Через заросший травами и кустами луг от реки была проложена деревянная дорога — скорее, деревянный тротуар. Луг тянулся до горизонта. Он был покрыт свежей ярко-зелёной травой. На горизонте сквозь вечную дымку виднелись деревянные строения, а ещё дальше — лес.

Одинокий кханд не сходил с парома и смотрел нам вслед.

— Идти только по дороге, — строго сказал мне Карапчевский перед тем, как мы двинулись к деревянным строениям.

Высота дороги была около метра от уровня земли. Пройти по ней могли не больше трёх человек в ряд. Когда на пути попадались водные препятствия — канавы, мелкие пруды, она незаметно становилась мостом с оградой по краям. Настил был сплошной, по виду старый. Но его часто чинили — новые доски белели и желтели на сером фоне.

Ветер шевелил серую прошлогоднюю траву, сквозь которую пробивалась трава свежая, зелёная. Трава была похожа на шерсть огромного зверя. Зверь как будто бы спал и мерно дышал во сне.

Минут через тридцать неразличимая масса деревянных строений вдалеке превратилась в знакомую мне картинку: домики и мосты между ними.

Карапчевский шагал по правой стороне дороги. Я следовал за ним. Я сам не заметил, как постепенно всё больше отклонялся влево.

Наконец нога соскользнула с края доски. Я взмахнул руками и, чтобы не упасть, спрыгнул с дороги на землю. Трава была мне по пояс. Под травой была трясина. Когда я, отряхивая руки, поднялся, меня немедленно начало засасывать.

Я вытащил одну ногу, но вторая увязла глубже. Я топтался в жиже, пытаясь найти твёрдую землю. Ноги утонули по щиколотку.

Я понял, что не могу вырвать ноги. Я схватился за край досок, что надо было сделать раньше, но отпрыгнул я довольно далеко и не мог теперь хорошо опереться. Я застыл под углом. Теперь я не мог отпустить руки, иначе бы упал плашмя. Но и вытянуть себя я не мог. Всё это случилось за какие-то секунды.

Карапчевский спустился по боковой лестнице и по кочкам подошёл ко мне. Мы сцепились руками, и он потащил меня на себя. Одна нога с чпоканьем освободилась. Я шагнул на кочку. Со второй ногой было легче.

Мы забрались на дорогу. Я сел, чувствуя жжение в голени правой ноги. Доска до крови расцарапала кожу. Ботинки и низ штанин были облеплены грязью, грязь попала внутрь ботинок. Я пошоркал и потопал ногами. Потом достал платок и вытер руки. Карапчевский осматривал чуть испачканный край своего шарфа.

— Настоящее болото, — сказал я. — Это из-за реки?

Карапчевский решил не обсуждать географию местности.

— Предупреждал ведь, — сказал он с укором.

Я молчал и мысленно проклинал себя за глупость.

— У Гурова почистимся, — обычным голосом сказал Карапчевский.

* * *

Поселение кхандов предстало перед нами во всей красе. Никакие рисунки, никакие фотографии не могли передать ощущение от кхандской архитектуры. «Деревянные дома с пристройками» — эти скупые слова не значили ничего.

На первый взгляд, кхандский дом — точнее, комплекс домов — был причудливым нагромождением брёвен и досок. Затем вы могли выделить в них отдельные сегменты, которые сливались друг с другом. В некоторых домах было заметно «ядро», на которое нарастали другие сегменты.

Эти дома действительно росли, как деревья, или как кораллы, или как кристаллы. Нельзя было определить, сколько в них этажей — части дома были разной высоты.

Дорога здесь разъединялась на тротуары, которые были частью стен. Дома соединялись с соседними домами не только тротуарами, но и мостами, а иногда крытыми переходами.

Двери и окна были разных размеров и разных форм. Рядом могли находиться круглые, квадратные, даже треугольные окна.

Все двери и окна были украшены сложнейшими орнаментами — геометрическим, растительным, звериным. На наличниках изображались целые сцены с животными. Звери, птицы, змеи, многоголовые и многохвостые чудовища переплетались друг с другом. Но узор был такой насыщенный, что даже животные казались частью абстракций.

Я вертел головой, тщетно пытаясь за один раз уловить все детали. Мне вспоминались картинки из детских журналов, где в ворохе линий нужно было увидеть фигуру человека: найди матроса. А тут — найди дом, найди сарай, найди забор. Ничего не найдёшь, ищи хоть сто лет.

И никого. Кхандов не было.

Только на тротуаре у одного дома в позе луна-парковского сфинкса лежал огромный пёс. Пёс с длинной чёрной шерстью, с висящими ушами, сильными лапами, мокрым носом. Не собака, а медведь. Но медведь с умными, человеческими глазами. Эти глаза из-под густых бровей внимательно глядели на пришельцев. Длинный, распушённый хвост оставался неподвижен. Пёс был не очень рад встрече.