Последний интегратор - [15]

Карапчевский шагнул к псу. Я представил, как этот медведь нападает на Карапчевского…

Хвост огромного зверя медленно качнулся в одну сторону, затем в другую. Пёс встал и сильнее замахал хвостом. Карапчевский прикоснулся к крупной голове, его пальцы утонули в шерсти. Шерсть на голове пса разделялась на прямой пробор. Это ещё более очеловечивало его облик.

Я тоже подошёл и погладил пса по спине. Шерсть была чистая, блестящая. Хозяин много времени тратил на уход за своим питомцем. Хвост забил по моим бёдрам. Пёс повернулся в мою сторону и склонился носом к ботинкам. Он обнюхал грязь и поднял голову. В его умных глазах так и читалось: ай-ай-ай, ну, что за растяпа!

Мы стояли у одного из самых высоких и самых широких домов. Здесь чётко выделялось «ядро» — сруб, за которым громоздились пристройки и надстройки. Над этим домом возвышалась башня. От неё был перекинут мост до такой же башни такого же большого дома на противоположной стороне улицы. Это был центр кхандского поселения. Цитадель.

Входа в цитадель не было видно. Снова игра: найди калитку.

Но у нас был провожатый. Пёс подошёл к высокому забору-стене, встал на дыбы и передними лапами навалился на доски. Когда под его напором калитка открылась, он исчез внутри. Мы пошли вслед за ним и оказались в коридоре. Перед нами была лестница. Мы поднялись по ступеням, прошли площадку, снова поднялись по ступеням. Весь путь мы проделали в полутьме.

Наконец через открытую дверь мы вошли в просторную комнату. Кажется, это было «ядро» дома. Все вещи — стол, табуреты, сундуки, лавки, коробки, кубы и шары на полках — были сделаны из дерева и украшены узорами. С потолка на нитках свисали деревянные птицы с узорчатыми крыльями и хвостами.

Здесь было светло. Вот только непонятно было, откуда струился свет. Как будто, кроме окон, были и ещё какие-то скрытые источники. Но не было видно ни лампочек, ни свечек.

Пахло стружками, смолой, сушёными травами.

За столом сидел старый кханд. У его ног лежал чёрный пёс.

— Здравствуйте, Семён Кириллович, — сказал Карапчевский.

— Здравствуйте, Александр Дмитриевич, — сказал старик. — По делу или в гости?

Голос у него был глубокий, хрипловатый. Его причёсанные волосы и борода казались седыми, но они были серебристыми, словно кханды не седеют. Голубые глаза были огромные, ясные. Орехово-смуглое — не от природы, а от солнца и ветра, — лицо исполосовано морщинами, как у сказителя на рисунке Ин. П. Золотцова. Но одет он был не в тряпьё, а в чёрный костюм без галстука, чистый и выглаженный, немного старомодный.

— По делу и в гости, — сказал Карапчевский. — А это Иван — мой новый ассистент.

Я тихо поздоровался.

— Рад познакомиться, — сказал старик. — Мы раньше не встречались?

— Нет, — сказал я.

Старик пристально посмотрел мне в лицо. Я не мог выдержать его взгляда. Голубые глаза жгли огнём.

— Проходите за стол, — сказал старик.

Карапчевский быстро разделся, разулся и прошёл к рукомойнику у двери. Мне было стыдно, что я впёрся в своих грязных ботинках в такую чистую комнату. Когда я их снял, то мне стало стыдно за носки.

Старик встал. Он был выше Карапчевского и даже выше меня. Он вставал и ходил не как старик, а как молодой человек. Он не кряхтел, не держался за поясницу, у него была прямая широкая спина и крепкие ноги. Он был похож на своего пса — такой же большой и сильный.

— И носки снимайте, — сказал он.

Я посмотрел на Карапчевского, он кивнул. Гуров легко наклонился, без смущения взял ботинки с вложенными в них носками и пронёс их через всю комнату к другой двери. Он выставил ботинки за дверь, туда же прошёл пёс, и Гуров закрыл за ним дверь.

— Успеют высохнуть, — сказал он. — А вы, Иван, умывайтесь.

Я сменил Карапчевского у рукомойника, тщательно вымыл руки под неожиданно тёплой водой и вытер их о свежее полотенце.

На столе стояли большой металлический чайник, маленький заварочный чайник, чашки, блюда со сладостями. Гуров налил всем чай. Чай по-кхандски — чёрный, крепкий, с травами.

— Семён Кириллович, — сказал Карапчевский, — вы знали, что Первая гимназия опять стала раздельной?

— Знал, — сказал Гуров.

— Никто из родителей даже не возражал. А это была последняя совместная гимназия в городе. Теперь осталась только гимназия на Островах. Она формально совместная, но туда ходят только кханды.

— Больше туда никто не ходит.

Карапчевский ошеломлённо смотрел на Гурова.

— Как никто не ходит? — спросил он. — Её тоже закрыли? А мне опять не сообщили.

— Пока не закрыли, — сказал Гуров. — Туда никто не ходит.

— Почему?

— Нам это не нужно. Кхандам не нужны гимназии. Кхандам не нужны институты. Я вам говорил об этом десять лет назад. Для дворника или строителя не нужно образование. Гимназия на Островах не нужна. Учителя уже знают. В понедельник они не придут.

Карапчевский замолчал.

— Хотите ещё чаю? — спросил Гуров.

— Я не допил, — сказал Карапчевский. — И чистая вода вам не нужна?

— У меня невкусная вода? — Гуров отпил из своей чашки. — Вкусная.

— Мы проводили анализ воды из колодцев…

Гуров не дал Карапчевскому договорить:

— Это ваши анализы. Они сделаны вашими приборами. По-вашему, это вода плохая. По-нашему, хорошая.