Последний барьер - [89]

Омулиса не переубедить, и Крум сидит и помалкивает. Старик кое в чем прав. Учитель опускает голову и разглядывает траву. Не пора ли перекусить?

Он ощупывает в кармане сверток с бутербродами. Но старик тычет в бок Крума и шепчет:

— Глянь-ка, вон где наши петухи разгуливают!

Чувство голода вмиг пропадает. Крум пригибается и смотрит сквозь ветви. И в самом деле — со стороны леса приближается Струга с Цукером. Но где же Зумент? Крум шарит взглядом по сосенкам на опушке и обнаруживает третьего беглеца. Стоит наблюдает.

— Подпустим совсем близко, пускай даже пройдут чуток дальше, а тогда налетим на них с тылу, — говорит Омулис. — Мне не впервой ловить таких пичуг.

Оба паренька пугливо озираются по сторонам, поглядывают на Зумента, а тот, пройдя шагов двадцать вперед, опять останавливается и выжидает.

— Ты хватай Мартышку, он поменьше, а я Стругу сграбастаю. Сноровка у меня еще есть. Гляди только, как бы он не вздумал ножичком побаловаться, — поучает Омулис и, переложив пистолет «ТТ» из кобуры в карман — так сподручнее, — берет в левую руку конец веревки.

У Крума тревожно стучит сердце. Он впервые принимает участие в подобной операции и, надо признаться, чувствует себя неуютно. Ведь эти головорезы готовы на все, причем Струга парень здоровый. Хорошо еще, что рядом такой мужик, как Омулис. Вот они уже совсем рядом. Струга глядит прямо сюда, неужели не заметит? Да нет, голова поворачивается в другую сторону, и вдруг у Крума внутри все обрывается от неожиданно громкого окрика чуть не над ухом:

— Стой! Ни с места!

И они с Омулисом перемахивают через канаву. Цукер застывает как вкопанный, а Струга бросается наутек. Омулис в три прыжка нагоняет его, бросается рыбкой и хватает за ноги, беглец падает, и вот старик уже сидит на нем.

Крум стоит вплотную к Цукеру.

— Не шевелись! — кричит он, но Цукер и не думает шевелиться. Кинув взгляд через плечо, Крум успевает заметить, как в соснячке мелькают ноги удирающего Зумента.

Струга орет:

— Не ломай, собака, руку!

— Ничего, потерпи! Сейчас все будет хорошо, — ласково утешает его Омулис. — Чего тут у тебя в котомке? Ах, вот чего — ножик! Это придется забрать.

Тут и Крума осеняет догадка, что Цукер тоже может быть вооружен.

— Подними руки! — строго приказывает он и вынимает из кармана Цукеровых штанов нож.

— А теперь шагом марш помаленьку! Впереди нас, впереди ступайте, поясняет Омулис, подходя со своим пленником. — Скоро дома будете, а Зументу, бедолаге, еще придется побегать. Ну, ничего, глядишь, скоро встретитесь.

* * *

Останавливается Зумент лишь тогда, когда в боку начинает нестерпимо колоть от сумасшедшего бега.

«Идиоты, — бормочет он, — говорил, нельзя идти по шоссе. Во всем Струга виноват».

Неужели и впрямь не вырваться из окружения?

Можно же пройти боковыми проселками, по тропинкам. Только Зумент не имеет ни малейшего представления, куда ведут эти проселки и тропы. И он идет, как раньше, — все равно куда, лишь бы вперед. Стоять нельзя, когда стоишь — страшно.

Снова пошли поля, впереди какие-то люди. Зумент поворачивает назад и дальше идет лесом. Солнце клонится к закату, а он все идет и идет голодный, измученный, пугающийся каждого шороха. Вот и снова прогал меж деревьев. Зумент прибавляет шагу и выходит на опушку. Что за черт!.. За полем виднеются здания колонии и серый забор. От бессильной злобы он всхлипывает и сжимает кулаки. Три дня спустя после побега он вновь стоит на том же месте, откуда они начали путь!

Прислонясь к сосне, беглец пялит пустые глаза на колонию. Его охватывает тупое безразличие. Он поворачивается и медленно идет вдоль опушки леса. Небольшой лужок с копенками сена. Глаза слипаются от усталости. Уже третья ночь почти без сна, и Зумент, еле волоча ноги, опасливо подходит к стожку сена, забирается в самую середину и засыпает как убитый.

Утром выпала обильная и холодная роса, и Зумент, вылезший из своего логова, зябко ежится. В животе у него урчит от голода, он идет в лес и собирает бледно-зеленую, недозрелую голубику, которой тут целые заросли, но от нее есть хочется еще сильней. Ягоды разве жратва? И до каких пор можно тут ошиваться? Скорей, скорей прочь отсюда! На этот раз Зумент идет лесом вдоль знакомой дороги, ведущей из колонии в город, но держится более или менее в глубине, так что шоссе только изредка мелькает вдали.

Да, что и говорить — не таким он представлял себе этот побег… Но… Стоп! Нечего распускать нюни. Он еще свободен! Через город проходит железная дорога, надо выйти к ней.

Лес кончается, дальше идут городские окраины с неказистыми домишками, а еще дальше блестит шпиль церкви и дымят несколько фабричных труб.

Что теперь делать? Идти в обход?

Зумент сворачивает налево и, хоронясь в кустах, выходит на проселочную дорогу. Где-то за поворотом слышится девичий смех. Присев на корточки за можжевеловым пустом, Зумент ждет. Вот уже и слова можно разобрать.

— Чудак ты, право, — говорит девушка.

— Почему? — недоумевает мужской голос.

— Потому что боишься моей мамы.

— Я не боюсь.

— Боишься, боишься.

— Чего мне бояться, просто неудобно.

Теперь парочку хорошо видно. Паренек лет двадцати, с широким загорелым лицом и лохматым чубом, несет на одном плече рюкзак; девушка идет рядом.