Последний барьер - [40]

— Не знаю…

— А вдруг поправится? Ты знаешь, что такое керамика?

— Не-а.

— Ну видишь. А почему же не спросишь?

— Я все равно ничего не смогу.

— Сперва попробуй. Я как раз решил направить тебя туда.

Если воспитатель решил, то возражать нечего. Мейкулис стоит и молча ждет, когда позволят уйти.

— До драки не доходило? — Киршкалн пристально разглядывает лицо воспитанника, но синяков незаметно. — Денег больше не требуют?

— Не, теперь мне совсем хорошо.

— Тогда спокойной ночи!

* * *

На очередном совещании воспитателей Озолниек вынимает из ящика стопочку бумаги и раздает каждому по листку.

— Напишите фамилии пятерых, на ваш взгляд, самых отрицательных воспитанников, — обращается он к подчиненным и встает за письменным столом.

Воспитатели переглядываются. Снова начальник придумал какой-то номер! Конечно, ребят они знают, но кто из них — самые отрицательные? Оказывается, вопрос не так прост и к тому же вызывает странное волнение. Кто же все-таки эти пятеро худших?

Слегка отвернувшись друг от друга, как ученики за контрольной, они сосредоточенно думают и шштут.

Перед их мысленным взором проходят десятки лиц.

Вот этот, а может быть, тот? Нет, пожалуй, этот похуже. А Озолниек стоит за столом и смотрит. Слишком долго раздумывать тоже нельзя, демонстрируя неповоротливость своих мозгов.

Наконец все листки сданы начальнику. Он раскладывает их рядом, достает записную книжку, раскрывает и кладет на стол.

— Здесь записаны мои кандидатуры. Фамилии двух воспитанников фигурируют во всех списках, в том числе и в записной книжке: Цукер, по прозвищу Мартышка, и Струга, он же Чингисхан. У семерых числится Зумент, у четырех — Бамбан.

— Неплохо. Наши мнения совпадают, — Озолниек быстро выписывает пятерых, набравших наибольшее число «голосов», и зачитывает. — Эту пятерку надо взять на особый прицел, но не спускать глаз и с мелкоты — их адъютантов и подручных. С последними этапами наши отрицательные получили пополнение и стали активней. Возрождаются кое-какие изжитые явления — побои, холуйство. Главарям заправляют койки, стирают им носки, отбирают продукты, вымогают деньги. Одним словом, «подполье» организуется и действует, потому что почувствовало себя крепче. Насколько можно заметить, стимулом послужил Зумент.

Мы должны дать соответствующий отпор, чтобы мальчишки не подумали, будто и здесь, в колонии, они останутся заправилами. Надо активизировать ребят, у которых мозги уже встали на место, чтобы они не занимали позицию сторонних наблюдателей, а помогали.

— Затем дальше, — Озолниек окидывает взглядом воспитателей. — Есть у меня еще кое-какие мыслишки. Что вы скажете насчет того, чтобы служащие организовали свою футбольную команду? Мы ведь с вами не какие-нибудь доходяги, а мужчины в расцвете сил. Кроме того, офицеры обязаны заниматься спортом. Пригласили бы учителей, из производственного отдела, из хозчасти. Короче — сборную работников колонии. Да кто из нас в детстве не любил погонять мяч?

Все молчат. Как всегда, «мыслишки» Озолниека несколько огорошивают.

— Я и сам приму участие, — добавляет он.

— И с кем же мы будем соревноваться? — раздается чей-то недоумевающий голос.

— С ребятами, разумеется.

— Они вам всыпят, — это уже говорят многие.

— Возможно, — усмехается Озолниек, — но я надеюсь, это не слишком нас обескуражит. Хотя, кто его знает — ведь некоторые из нас окончили физкультурный институт.

— Так это же давно. Теперь ноги как деревянные, не гнутся.

— Вот и надо их поразмять.

Народ в смущении. Мало ли затей и хлопот сыплется на их головы, а теперь изволь еще в футбол играть. Видно, нет угомону на этого Озолниека. И как еще это отразится на авторитете работников, если они станут бегать в трусиках по спортплощадке? Если б хоть умели играть по-настоящему, тогда куда ни шло, но что-то сомнительно…

Словно угадав мысли своих подчиненных, Озолниек продолжает:

— Боитесь показаться смешными? Чепуха. Нечего важничать. Ну, конечно, первую тренировку можно провести отдельно, на городском стадионе. Если у кого-то совсем не будет получаться, зачислим в запас, но в целом все это будет иметь колоссальное воспитательное значение, и если мы объявим, что с командой — победительницей турнира будет играть сборная работников колонии, вы не представляете, какой это вызовет у них энтузиазм! Ребята будут лезть из кожи вон, лишь бы доказать нам свое превосходство. Готов дать руку на отсечение, что это станет главной темой их помыслов и разговоров. А о чем лучшем можем мы с вами мечтать? Кроме того, это нас сблизит с ребятами. Ну, так куо «за»?

— Можно попробовать, но все это выглядит как-то несерьезно.

— А чем плохо, если даже и несерьезно? — задиристо спрашивает Киршкалн. — Несерьезное тоже необходимо, без него жизнь потускнеет. Представьте себе мою кривоногую фигуру на футбольном поле. Мне уже сейчас смешно, а посмеяться от души это как раз, может быть, то самое, чего нам тут зачастую не хватает. Пишите меня, — поворачивается он к Озолниеку. — Только в защитники! В форвардах мне не выдержать.

— Стало быть, договорились! — подводит итог Озолниек, хотя было и несколько возражений. Некоторым кажется, что затея обречена на провал. Вторая мыслишка такова. — Он поднимает руку. — Не кажется ли вам, что коридоры общежитий слишком пусты и упылы? За километр чувствуется, что это место заключения. Я не говорю о лозунгах на стене и о стендах. Не хватает чего-то другого.