Последний барьер - [39]

Бамбан встает, кидает в унитаз окурок и выходит.

Зумент сидит, прикидывает. В трех загашниках вместе с сегодняшней десяткой получается сто двадцать рублей. На пятерых это маловато. Надо одежду и обувь.

В этой идиотской форме рыскать по округе не будешь, а устраивать налет на магазин сразу после побега — большой риск. Это успеется, когда они будут далеко.

Но деньги тут скопить трудно, шпана от рук отбилась, никакой боязни нету, все финтят. И надо быть начеку.

Может, воспитатели что-нибудь почуяли? И вообще жуть, что здесь за монастырь! Даже покурить всласть стало невозможно, развесили свои дурацкие плакаты и ходят, воздух ноздрями тянут. Совет принял решение! Плевал он на такие советы! Выдумывают всякие строевые смотры, мероприятия. Хоть бы поскорей отсюда нарезать!

Зумент поднимается и застегивает брюки.

Политинформации надо слушать, с ума сойдешь!

Он бегом бежит в отделение.

— Это где же так задержался? — спрашивает Киршкалн.

— Живот заболел, — бурчит себе под нос Зумент и пробирается к своей койке.

Ребята расположились вокруг воспитателя, сам он тоже присел на кровать, обхватил руками колени, ноги стоят на перекладине табурета. Сбоку на стене висит политическая карта мира. Прерванный разговор продолжается.

Ребята говорят о войне во Вьетнаме. Завязался спор, каждый отстаивает свою точку зрения. Киршкалн слушает, говорит мало, но своими дополнениями и репликами незаметно направляет разговор в желаемое русло. Под конец делает обобщение. Оказывается, ребята и сами высказали кое-какие верные мысли и оценки, остается лишь уточнить.

— Но ведь все равно в Америке живут в сто раз богаче, чем у нас! — ни с того ни с сего выпаливает Зумент. При этом он ехидно усмехается. Поглядим, мол, что на это скажет воспитатель.

— Смотря кто. И потом, с чего ты взял, что там такое богатство? — невозмутимо спрашивает Киршкалн.

— А машины! Там у каждого сопляка есть свой автомобиль!

— И какие! Триста лошадей, восемь цилиндров. Аппараты — будь здоров! — тут же подхватывает кое-кто из ребят. — На таком запросто можно выжать сотни две, а то и побольше.

Киршкалн делает неопределенную гримасу и вздыхает. Ох уж эти машины! Не впервой заходит о них разговор. Многие считают так: «Лучше буду ходить оборванцем и грызть сухую корку, но чтоб машина была, другого мне ничего не надо». Независимость, скорость и острые ощущения, которые сулит обладание этой жестяной коробкой на колесах, в глазах «надцатилетних», очевидно, стоят превыше всего.

— Да, — отвечает Киршкалн, — автомобилей у них действительно больше, чем у нас. Я вовсе не намерен это отрицать. Ты доволен? — Он смотрит на Зумента, потом на остальных. — Насчет сопляков ты, конечно, хватил через край. А если кто хочет поговорить на эту тему пообстоятельней — пусть зайдет потом в воспитательскую. Там поспорим. Я только хочу напомнить: скоро и у нас машин будет вдоволь. Вспомните Тольятти, вспомните Ижевск.

— А ведь машина — неплохая штука? Вам не хотелось бы купить? — с ехидцей спрашивает кто-то из ребят.

— Конечно, неплохая, я тоже не прочь бы ею обзавестись, — смеется Киршкалн. — Когда станет с ними полегче, наверно, даже и куплю, хотя бы только для вашего удовольствия.

Он поднимается, берет фуражку.

— Возможно, у кого-нибудь есть вопросы помимо автомобилей?

— А Турция к нам очень враждебное государство? — снова слышится голос Зумента.

Киршкалн пожимает плечами.

— Особо враждовать с Советским Союзом вроде бы ей не из-за чего. Некоторым странам, в том числе и Турции, мешает с нами сблизиться участие в НАТО и экономический нажим Америки, но назвать их отношение враждебным было бы неверно. А почему тебя заинтересовала именно Турция?

— Да так. Охота знать, на кого быть злее.

— Видали? Ты лучше на себя обозлись! Пойдем-ка поговорим.

— Да ну! Вам все равно ничего не докажешь.

— А может, удастся?

Зумент только глаза выпучивает и отходит в сторонку. Тогда Киршкалн уводит с собой Калейса.

— Кто из наших хочет заниматься керамикой?

— Шесть человек. — Калейс достает листок и читает. — Даже Зумент вызвался, но я не записал.

— Почему?

— Это он так. По-моему, руководительницу хочет взять на прицел. Откуда-то узнал, что вроде бы молоденькая и красивая.

— Есть кто-нибудь, кто раньше занимался лепкой?

— Никто, по все твердят, что в них есть скрытый талант.

Киршкалн читает список и думает.

— Мейкулиса и Межулиса не спрашивал?

— Межулис сказал — подумает, а Мейкулиса и спрашивать нечего. Ему разве что глину мять.

Киршкалн кладет список в записную книжку.

— Ну не скажи. Пусть он зайдет ко мне.

Трое из отмеченных — активные спортсмены, один хорошо играет на аккордеоне, один поет, а шестой работает при киномеханике. У них уже есть занятие, а вот у Межулиса, Мейкулиса и у Зумента нет ничего.

На Межулиса кое-какая надежда есть. Может, и в самом деле разрешить Зументу и уговорить Мейкулиса?

Правда, говорили, чтобы поначалу в кружок набрать ребят поспокойней, но за Зументом есть постоянное наблюдение. Ничего особо плохого он выкинуть не успеет. Можно бы попробовать.

В дверь осторожно стучат, и входит Мейкулис.

— Ты почему не хочешь заниматься в кружке керамики?