Последний барьер - [41]

— Чего же еще надо?

Оказывается, Озолниек имеет в виду комнатные растения, какую-нибудь пальму или хотя бы фикус.

Быть может, у воспитателей или у их родни найдется лишнее деревце или кустик, понапрасну пылящиеся в углу? И не в одних коридорах — в комнатах воспитателей тоже нужна зелень, которая ласкала бы глаз, в особенности зимой.

Воспитатели думают, обмениваются соображениями.

Многие считают, что коридоры темны и у цветов там будет слишком короткий век; мальчишки пообрывают у них листья, поразбивают горшки.

— Попробуем! — настаивает Озолниек. — А тогда увидим.

И воспитатели обещают поговорить с домашними, поискать: «Может, что и найдется».

— Как с курением?

— Сегодня записан седьмой нарушитель.

— Значит, нужно еще восемнадцать, чтобы наш замысел удался, — говорит Озолниек. — Ничего, времени еще много.

— Но ребята — молодцы. Усмехаются, однако, все идут в туалет, даже сигареты не достают, пока дверь не закроют. В любом случае это большое достижение, даже если они выиграют, — говорит Киршкалн.

В отведенную для занятий керамического кружка комнату воспитанники пришли намного раньше назначенного часа. Пришел и Киршкалн. На первом занятии он решил побыть сам, поскольку здесь Зумент.

На Калме, конечно, можно положиться, но от двойного контроля тоже худа не будет.

— А чего нас заставят лепить?

— Не знаю, посмотрим.

— А может, она и не приедет?

— Приедет, приедет, раз обещала.

Мальчишки нервничают. Кто в коридор выйдет, кто через окно посмотрит на дверь проходной. Какая же она, эта руководительница? Что она заставит их делать?

— А если у нас ничего не получится?

— Сперва, может, и не получится, потом — получится, — заверяет ребят Киршкалн.

Каждый новый человек в колонии — событие. И в особенности если это женщина. Киршкалн прекрасно понимает взвинченность ребят. Все привели себя в порядок и время от времени незаметно поворачиваются к окну — взглянуть на свое отражение в открытой створке. Один Мейкулис сидит нахохлясь и тупо смотрит на пустой стол. Зато Зумент! Положил локоть на спинку стула и пальцем легонько водит под носом, где пробиваются темные усики; он весьма доволен собой, и его полные губы нет-нет да растянутся в самодовольной улыбке. По всему видать, что он приготовился пустить в ход все свое обаяние, чтобы очаровать руководительницу. Жаль только, что рядом эти мейкулисы и киршкалны, которые своим присутствием помешают руководительнице сосредоточить все внимание на нем одном.

Наконец долгожданный миг наступает. Из проходной выходит Калме с молоденькой стройной темноволосой женщиной в пестром летнем платьице. Они вдвоем несут большую сумку, и руководительница еще Держит перед собой в другой руке что-то завернутое в бумагу.

— Пойдите навстречу и помогите! — подсказывает Киршкалн, и сразу несколько человек выбегают из комнаты, предварительно потолкавшись в дверях.

Когда женщины входят, все вскакивают, даже Зумент немного приподнимается со стула. Киршкалн здоровается с девушкой за руку, негромко называя свою фамилию, и отходит в сторону. Нет, она отнюдь не выглядит испуганной и держится свободно.

— Сумку положите туда! И сверток тоже, только осторожно! — Голос звучит уверенно и даже строговато.

В коротком напутственном слове Калме говорит о том, как долго все ожидали этого дня и что наконец кружок керамики может начать работу. Она желает всем успеха и выражает уверенность в том, что все будут прилежны, внимательны и послушны. После этого руководительница встала во главе длинного стола и, придвинув к себе бумажный сверток, вдруг улыбнулась открыто и просто.

— Я работаю мастером на керамической фабрике. Зовут меня Марута Сайва, и я очень люблю свое дело. Обычно все мы злимся на глину, когда она прилипает к нашим подметкам, но мне хочется, чтобы вы научились глину чувствовать и любить так, как чувствую и люблю ее я. Вы об этом не пожалеете. Вот! — Она разворачивает бумагу и расставляет перед собой на столе сосуды и фигурки. Кружки, мисочки с орнаментом по краям, ежики, кошки с горбатыми спинами, поросята, курительные трубки, ложки, подсвечники. Все это блестит и искрится цветной глазурью. — Возьмите, рассмотрите! — Марута пододвигает керамику к ребятам.

— Такие штуки могут сделать только художники… — уныло говорит кто-то.

— Верно! Вот вы и станете художниками.

— Мы так не сумеем. Где нам!

Теперь в голосах ребят искреннее неверие в свои способности. И ничего удивительного: образцы, которые переходят из рук в руки, в самом деле кажутся настолько совершенными, что Киршкалн тоже думает про себя: «Нет, так лепить колонисты, конечно, не научатся».

— Нравится? — спрашивает Марута.

— Ясно, нравится. Ну и что с того?

Ребята смущены и растеряны. Над ними, наверно, шутят. Когда-то, проходя мимо сувенирных магазинов, они замечали в витринах подобные вещицы. Рядом с иным кубком или подсвечником стояла цена, выраженная двузначной цифрой. А теперь эта девушка хочет им доказать, что и они могут сотворить нечто похожее сами. Факт, чепуху городит! Ребята осторожно и неловко вертят в руках хрупкие глиняные изделия, и лица их все больше вытягиваются. Кое-кто уже косится на дверь. Марута берет сумку, ставит ее на стол и достает сырой, обернутый в прозрачную полиэтиленовую пленку, ком глины. Отдельно упакованы мягкие глиняные кружечки на кусочках фанеры.