Последний барьер - [31]

— А я при чем? — настораживается Рунгис, глаза его начинают бегать по сторонам. — Я ничего не знаю.

— Плохо. Совет отделения назначил тебя наставником Мейкулиса и телохранителем, а ты допускаешь такое свинство.

— Так это же когда было! До каких пор мне ходить за ним по пятам? Он говорит, ночью в уборной упал. Я же рядом не стоял, когда он оправлялся.

— Надо стоять. Парень трудно привыкает, надо помогать.

— Если надо, я, конечно, могу.

— Ладно, поглядим, а пока — делаю тебе предупреждение.

Рунгис поворачивается и убегает по направлению к школе, но воспитатель успевает заметить в его взгляде явное облегчение.

Киршкалн идет в свою комнату.

В ее полумраке как сидел, так и сидит на прежнем месте Мейкулис.

— Как себя чувствуешь?

— Хорошо.

— Может, теперь припомнишь, кто тебя бил?

— Никто не бил.

— Вон как? Тогда посиди и подумай еще.

Киршкалн берет тетради наблюдения за воспитанниками. Факт, кто-то приказал Рунгису избить Мейкулиса. По собственной инициативе он этого делать не стал бы, не из таких. Кто мог приказать? Только Зумент. Но пока нет сведений о том, что Рунгис и Мейкулио раньше были как-то связаны с Зументом. Киршкалн просматривает заметки об этих трех воспитанниках. Зумент из Чиекуркална, Рунгес из района кинотеатра «Тейка» — соседство близкое. Вполне вероятно, что он знаком с Зументом, может, даже Зументу подчинялся, хотя приговорены они по разным делам.

Мейкулис же совсем с другого конца Риги, из Болдераи.

Трудно допустить, что он мог знать Зумента и Рунгиса, в особенности если учесть сферу его деятельности, то падо полагать, из Болдераи он не вылезал.

Киршкалн отводит Мейкулиса в другое помещение и запирает на ключ.

Затем он поочередно вызывает человек пятнадцать своих воспитанников, расспрашивает о том о сем, заодно и про подбитые глаза Мейкулиса. Главная же, потайная цель — разузнать, по какой причине Мейкулис мог попасть в немилость к Зументу. Но из этих разговоров так ничего и не удается узнать, если не считать того, что иногда видели, как Мейкулис стирает Зументу носки, чистит его ботинки или заправляет койку. Тем не менее версия с Зументом кажется близкой к истине. Последним в комнату воспитателя входит Руншс.

— Садись и пиши объяснение, почему бил Мейкулиса, — говорил Киршкалн, придвигая воспитаннику чистый лист бумаги и авторучку, а сам садится в стороне.

Рунгис стоит вылупив глаза и глупо улыбается.

— Дак я никакого Мейкулиса даже и не трогал.

— Брось, Рунгис. Я и так хорошо все знаю, мне нужна только бумажка, чтобы оформить, как потожено.

— А кто вам сказал?

— Да мало ли кто? Сейчас это не так важно. Доказательства есть вполне падежные.

Начинается долгий, унылый разговор. Киршкалн знает Рунгиса больше года и уверен, что доконает его.

Понятно, Рунгис будет считать, что кто-то его выдал, но кто именно, этого не определить. Кроме того, Киршкалн никого из дружков Рунгиса не вызывал, и, по сути дела, Рунгис подтверждал лишь то, в чем Киршкалн и так не сомневался.

Проходит час. И вот Рунгис, неуклюже зажав между пальцами ручку, низко наклонив голову, высунув кончик языка, пишет. Для Рунгиса это дело непривычное, он учится только в четвертом классе, да и то определили его туда авансом. Так пишут маленькие мальчики и девочки, первоклассники или второклассники обычной школы. Этому скоро стукнет восемнадцать, но на его лице та же торжественная серьезность, что и у семилетнего. Кстати сказать, Рунгис во многих отношениях остался на уровне малого ребенка. Он ничего не читает, боится в темноте призраков и взаправду верит, что на свете есть волшебная страна, где текут винные реки. В то же самое время этот «ребенок» мастерски владеет отмычкой; курить, пить и ругаться матом научился в раннем детстве. Киршкалн смотрит на этот гибрид ребенка и старика, на его пальцы в свежих ссадинах оттого, что колотил Мейкулиса. Рука напряженно и старательно выводит каракули на бумаге. Через месяц у Рунгиса кончается срок наказания и его освободят. Освободят такого, какой он есть.

Похоже было, кое-что у него в голове повернулось к лучшему, но происшествие прошлой ночи превращает это мнение в иллюзию. Да и что можно успеть за год, если для его воспитания ничего не делалось семнадцать лет, а точнее делалось все для того, чтобы создать столь никчемное и чуждое нам существо. Но разве Рунгис один такой? Тот же Мейкулис, Зумент и другие каждый в своем роде, но все в чем-то одинаковые.

«И откуда такие берутся?» — невольно спрашивает себя Киршкалн, хотя прекрасно знает ответ на свой вопрос. Ребята эти ходили по улицам наших городов, жили не в лесу, но в квартире, окруженной десятками Таких же квартир, даже сидели за школьной партой — и все-таки за пределом внимания людей. И лишь когда Рунгиса или Мейкулиса поймали в чужой квартире или чулане с украденной рубашкой или банкой варенья в руке, причастные к воспитанию подростков взрослые дяди и тети удивленно отметили, что у мальчиков крайне узкий кругозор и взгляды их чужды нашему обществу; что они выросли в аморальных семьях алкоголиков, которых следует незамедлительно лишить родительских прав. Но вот теперь ребяток водворили в колонию, и общество ожидает, что Киршкалн за год сотворит чудо.