Али-муаллим недавно переехал в Баку и работал в консерватории преподавателем азербайджанской литературы. Надо полагать, что квартира должна была бы заполниться книгами. Али-муаллим обладал одним небольшим книжным шкафом, который он разместил в столовой. Там были в основном книги Гусейн Джавида и Джалила Мамедкулизаде[1]. Как сказал Али-муаллим, этих писателей, своих земляков, он считал лучшими представителями азербайджанской литературы двадцатого века — только вот ему самому было ой как далеко до них! Перейдя в новую квартиру, он приобрел еще полное собрание сочинений Пушкина, пару книг Толстого и Стендаля для приличия.
У Али-муаллима было четверо маленьких детей. Я надеялся, что кто-то из этих отпрысков будет учиться игре на пианино. Кроме детей, к Али-муаллиму приезжало кучу родственников из родного села, которым он в первый вечер читал стихи Гусейн Джавида. Поэт, конечно, он был замечательный, я имею в виду Гусейн Джавида, сгинувшему в репрессивном омуте Сталина. Однако, человек, который его декламировал, разбирался в тонкостях литературы своеобразно. Однажды Али-муаллим пришел домой с заседания ученого совета, где какой-то его коллега защищался на тему романтизма в литературе — это был сравнительный анализ поэзии Гусейн Джавида и Роберта Стивенсона. Этому ученому, который посмел, по выражению Али-муаллима, сравнить гения Гусейна Джавида с каким-то писакой романов о пиратах, пришлось не сладко. Али-муаллим беспощадно разгромил его работу. Не знаю, чтобы сказал сам Гусейн Джавид на это…
Али-муаллим приглашал в дом гостей, иногда это были гости из Москвы. Как я понял, Али-муаллим работал над докторской диссертацией и собирался защищаться в Москве. Русским он владел сносно, работу он писал на азербайджанском, а его студенты переводили ему на русский. Профессора и ученые, которые посещали его дом, особенно те из Москвы, сразу обращали внимание на пианино. Они между собой говорили, что видать Али-муаллим человек высокоинтеллигентный и маститый — вон какое пианино у него в доме.
А я то хотел сказать — так на мне никто не играет, мать вашу… Извините. Я давно уже находился среди советских людей и забыл аристократические манеры. На мне еще отдавались отзвуки композиций Сабира и я отчаянно надеялся, что мои клавиши вновь зазвучат. Проходили годы, но никто на мне не играл. На меня ставили вазы, всякие статуэтки, но, никто не открывал панель. Я начинал расстраиваться. Изредка дети открывали меня и беспорядочно били по клавишам. В эти минуты я сокрушался — я слышал, как мои клавиши не дают нужного звучания. Самое ужасное — мои внутренности начали поедать насекомые. Я понимал, что моя старость медленно и верно дает о себе знать, но при хорошем уходе и замене некоторых частей пианино может служить достаточно долго. Увы, здесь мне становилось все хуже и хуже.
Али-муаллим же приходил домой все более довольный. Он защитил докторскую диссертацию, перешел работать в государственный университет, позже возглавил кафедру литературы. Он опубликовал пару книг о связи азербайджанской литературы с революционным движением — первой была книга о революции 1905 года, потом о революции 1917 года. Далее он писал о связях азербайджанских писателей с русскими революционерами. Я не знаю, откуда он черпал материалы и вообще когда писал — дома он этим почти не занимался. Апогеем его научной деятельности стала книга о роли Михаила Суслова — члена Политбюро, одного из партийных лидеров СССР, отвечавших за идеологию — в развитии азербайджанской литературы. После этого его сделали деканом филологического факультета. Однако Михаилу Суслову эта книга успехов не принесла — в год опубликования он покинул этот бренный мир. Через пару лет Али-муаллим написал книгу о роли еще какого-то партийного босса в развитии азербайджанской литературы. И совсем скоро он стал проректором педагогического университета. Я надеялся, что Али-муаллим, став большим начальником, переедет на новую, более широкую квартиру и оставит меня здесь новым хозяевам. Переехать-то он переехал, но меня тоже забрал собой. Не знаю почему — на мне по-прежнему никто не играл.
В 1985 году к власти пришел Горбачев, и вскоре началась перестройка. Но не для меня. Еще три года со мной не происходило ничего нового. Али-муаллим возмущался изменениям в обществе — он ругал на чем свет стоит появившихся кооперативщиков — спекулянтов и воров, как он их называл. Он призывал вернуться к ценностям, которые завещал Ленин. Он стал вспоминать свое детство, прошедшее в сталинский период, хвалил Мир-Джафара Багирова за его беспощадную борьбу со всякой спекуляцией и буржуазной интеллигенцией.
В один из дней Али (больше я его не буду называть муаллимом) сказал своей супруге, что ценности в обществе меняются. Пианино уже не является необходимым предметом и надобно бы этот инструмент продать. Я обрадовался — у меня появилась надежда, что меня приобретет новый хозяин, который использует меня по назначению.
1988 год стал зловещим для Баку. Начался конфликт с Арменией. Я с грустью и ужасом вспомнил свой первый год пребывания в этом городе в далеком 1905 году. Я вспомнил ужасный 1918 год. Неужели все начинается заново. Так оно и было.
