Последний аккорд - [28]

Сабир недавно женился, так что я попал также на праздник любви. Но главное не в этом. Я попал в дом профессионального музыканта, композитора. Да-да! Мне предназначалось важная роль. На мне собирались созидать. Хватит разучивания «до-ре-ми-фа-соль»!

Сабир был руководителем молодого джазового коллектива и активно занимался импровизацией. У него дома часто собирались молодые музыканты, как члены его коллектива, так и просто коллеги и друзья. Много чего на мне играли. Время, проведенное тогда в доме Сабира, было самим ярким периодом моего существования. Темы Оскара Питерсона — были одним из любимых Сабира. Его ловкие пальцы искрометно метались по моей черно-белой палитре и выдавали интересные композиции собственного сочинения. Ничего такого мне не приходилось слышать до этого. Мне открывался джаз с этническими элементами.

Кроме того, окружение Сабира рассказывало кучу интересных вещей. Его друзья-музыканты бывало выезжали заграницу и приносили интересные журналы, виниловые пластинки и другие вещи. Я познакомился с поп-артом и многим другим, что революционные шестидесятые дали цивилизации.

Сабир и его друзья — те, которых позже назовут «шестидесятники», жили в другом мире. Баку или иной город Советского Союза был для них только частью физического пространства. Душой, мыслями и идеями они были в Европе и Америке. Они бороздили просторы океана на плоту «Кон-тики» Тора Хейердала. В доме Сабира любимой передачей был «Клуб кинопутешественников».

После нескольких месяцев бурного медового романса Сабир стал писать свою музыку. Он писал и раньше. Но теперь он решил этим заняться серьезно. Он переложил свои композиции в нотную тетрадь. Его жена Ламия — учительница музыки, помогала ему, чисто переписывая его каракули в нотную книгу. Его мелодии очень походили на музыку Питерсона и Гиллеспи Диззи.

Однажды вечером в августе, когда в Баку стояла знойная апшеронская жара, Сабир пришел с концерта классической музыки. Зайдя домой, он бросился к пианино и заиграл. Чтобы вы думали? Джаз? Нет. Он заиграл Эдварда Грига. Наверно услышал на концерте его композиции. В жаркий бакинский вечер ворвалась свежесть норвежских фьордов — смесь классики и скандинавских мелодий. Я думаю, что именно этот вечер сделал Сабира экстраординарным музыкантом.

Он стал импровизировать Грига, создавать синтез джаза с григовскими классическими композициями. Музыка Грига очень самобытна — он создал смесь норвежского фольклора с классической текстурой. Сабир взял фортепианный концерт ля минор Грига и придал ему джазовую динамичность. Получилось что-то о-ля-ля! Дела шли хорошо. С этой импровизацией Сабир в начале 1968 года выехал на фестиваль джазовой музыки в Ригу. Приехал обратно с главным призом фестиваля. Был безумно счастлив. Через пару месяцев у него родился сын.

Однако успех Сабира не всем пришелся по душе. Через несколько недель после ошеломительного успеха в газете «Бакинский рабочий» появилась статья под названием «Импровизируя Грига или коверкая классику». Автор разносил эксперименты Сабира с классической музыкой. «Оставьте нам классиков», — требовал автор статьи, — «экспериментируйте со своими битниками».

Сабир пришел домой удрученный и весь вечер пил. Да, была у него эта слабость. Но, он не дал себе долго хандрить. Уже через пару месяцев его пригласили на гастроли в Прибалтику и он, взяв жену и маленького ребенка, уехал на все следующее лето на север.

Летом 1968 года советские войска вошли в Чехословакию и смяли начавшееся там реформистское движение. В Париже митинговали студенты. И тех и других подавили. Когда Сабир вернулся осенью в Баку, его вызвали в худсовет — орган, который контролировал «творчество» советских людей и дали понять, что его, как они назвали, «игры» с классикой не приветствуются. И вообще надо писать музыку, которая вдохновила бы советских людей на трудовые подвиги.

Сабир принялся вновь играть западный джаз, не покушаясь на какие-то оригинальные композиции. Все больше по вечерам рядом с ним была бутылка водки. Ламия вновь была беременна. Летом 1970 года Сабир уехал с ней в Шеки — там жили его дедушка с бабушкой. Ламия настаивала, что ему надо немного побывать в сельской местности, чтобы избавиться от вновь приступающей хандры.

Сабир приехал обратно в Баку обновленный и вдохновленный. Он сел передо мной и заиграл. Сперва я услышал фольклорные ноты мугама — эти мотивы мне были хорошо известны еще со времен проживания у дома Ашур-бека. Но далее Сабира пальцы стали выделывать что-то удивительное — он вшивал попеременно мугам и джаз. Чем больше он импровизировал, тем более он возбуждался. Кончилось тем, что он побежал вниз и, купив бутылку водки, опорожнил ее, несмотря на протесты Ламии.

Несколько месяцев он работал над новыми композициями. Ламия жаловалась, что ей скоро рожать, а Сабир не работает. Он все тратил деньги, заработанные в Прибалтике. «Ничего, допишу эти композиции, и опять уедем в Прибалтику», — говорил Сабир. Однажды вечером к нему зашли друзья, и он им сыграл свои новые мелодии. Поначалу все были ошарашены, а потом все бросились его уговаривать вновь создать группу и сыграть эти вещи здесь в Баку.