Последний аккорд - [22]

Замуж со своим характером ее выйти было трудно, да и идейное дело считало выше семейного. Жила она с семьей Якова, а вернее Якову пришлось жить с ней. Ей (как партийной активистке) вместе с семьей Якова дали хорошую коммунальную квартиру (а других тогда почти не было) в центре города с тремя комнатами. В одной жила Эсфира, в другой — семья Якова, а третья служила гостиной.

Яков, в отличии от сестры, был человек степенный. Поэтому он, наверно, находился под каблуком своей жены Инны, которая мечтала переехать в Москву и для этой цели решила использовать своего сына Яшку. Дело в том, что брат Инны был музыкантом — скрипачом и переехал в Москву играть в одном из столичных оркестров. Для Инны музыка, к моему большому удовольствию, стала идея-фикс и через музыку она планировала сделать Яшку хорошим музыкантом и пробить его в один из столичных оркестров.

Следует добавить, и наверно, вы сам догадались об этом, что Эсфира и Инна ненавидели друг друга.

Через пару дней после моего переезда в их квартиру для Яшки нашли учителя музыки… кого угадайте, сына Либермана. У меня все клавиши задрожали, когда я узнал об этом. Он пришел и представился — я сразу узнал, что это сын Либермана — достаточно было взглянуть на него.

Яшке было девять лет, когда с ним начали заниматься музыкой. Он не высказывал особого желания учиться музыки. Через год Либерман-младший сказал, что у Яшки нет музыкального слуха и из него вряд ли получиться музыкант. Это приговор чуть не вызвал инфаркт у Инны — она прогнала Либермана и наняла другого учителя. Второму учителю было наказано не изучать возможности Яшки, а учить его, несмотря ни на какие трудности. Эсфира возмущалась, но вмешиваться в дела Инны особенно не могла. Яшка нудно перебирал «до-ре-ми» и старался улучить минуту, чтобы выбежать на улицу играться.

Инна стала запирать его дома днем, иногда и избивала, требуя, чтобы он часами разучивал аккорды. Яшка плакал навзрыд, но ничего не мог поделать. Иногда он убегал к Эсфире, ища у нее защиту, но, увы, она часто была в отлучке. Яков же ничем не мог перечить Инне и даже иногда добавлял подзатыльники Яшке. И последний уныло набирал «Братец Янка, братец Янка, спишь ли ты?.. Колокол ударил, колокол ударил… Бим-бом-бом…». И Эсфира назвала Яшку «братец Яшка».

Баталии между Инной и Эсфирой разворачивались не только по поводу Яшки. Эсфира, как истинная коммунистка, была убежденным атеистом. Для нее еврейство означало принадлежность к классу угнетенных, предназначенье которых бороться за лучшее будущее человечество. Она гордилась еврейским происхождением многих революционеров. Для Инны, которая верила в бога, еврейство было… ну сами понимаете, драгоценная исключительность.

Помню, как у них возник спор насчет бога. Инна говорила:

— Вы хотите сказать, Эсфира, что божественная музыка Моцарта, его «Лунная соната» — это все случайно. Это изобретение человека-животного по Дарвину…

— Ну, дорогая, «Лунную сонату» написал Бетховен. Это, во-первых. А во-вторых — и музыка, и письмо — это все продукты эволюционного развития. Это мы, люди, придаем музыки божественное значение. Вот когда мужчина видит женщину — он трясется, потому что его животный инстинкт подсказывает ему это. А если взглянуть на женщину — ну что за уродливое существо! Лошадь и то грациознее, или орел. А что женщина — непонятная фигура с извилинами, двумя сосками и т. д. А про мужчину с его волосатым уродством и говорить не приходиться. Это в нас инстинкт говорит: люби это. Также с музыкой.

— Какая чушь! Сравнить несравнимое! Божественную мелодию… Вы слышали органные композиции Баха… А этот Фрейд, хоть и еврей, утверждает, что значит сын влюбляется в мать из-за сексуальных чувств… Это что — Яшка в меня…

— Это, дорогая, не понять вам. Здесь речь идет о подсознательном. И опять все это физиология.

— Ну как это может быть, — не успокаивалась Инна, — наша мораль — это тоже от животных? Так ведь животные убивают друг дуга. Вот это у них как раз таки инстинкты…

— Мораль? Какая? Некоторые племена приносят людей в жертву. И ваш этот бог требовал у Абрама принести в жертву сына… и эта мораль? То, что мы считаем стыдным или преступным, в другом племени или обществе не считается таковым. Нет общечеловеческой морали… Это все человек придумал. Есть только классовая!

— Не верю… не верю, что мою любовь к Яшке создала природа сама по себе. Не верю, что эту красоту, которую вижу каждый вечер, глядя на заход солнца на Каспии, создала слепая природа. Нет…

Эсфира доставала свою сигарету, закуривала и уходила в свою комнату.

Спор у них возникал также и по делам житейским. Инна всячески опекала Яшку и вдалбливала ему, что он должен жениться на еврейке. Как-то, когда Яшке было пятнадцать, он влюбился в соседскую девочку — горскую еврейку. Инна была взбешена. «Да это же не настоящие евреи!» Подзатыльники увеличивались.

Эсфира же пыталась Яшке внушить: «Люди созданы гореть. Если любишь — люби до конца. Если ненавидишь — ненавидь до конца. Если что-то хочешь, за исключением незаконного, конечно, стремись к этому. Нравиться тебе Рена — женись, и не слушай свою мать. Наше общество — коммунистическое отбросила эту буржуазную чушь! Подчинение сына отцу, женщины — мужчине…»