Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа - [27]
Льющиеся слезы показывали, с каким глубоким чувством были произнесены эти слова. Ах, Кто говорил, Кто плакал таким образом об Иерусалиме, Тот не был, как клеветали фарисеи, обольстителем народа, не желал бедствий Своему отечеству!
Шествие продолжалось. При входе в город Иисус окружен был еще большим количеством народа, так что, когда Он вошел в Иерусалим, то, по выражению святого Матфея, потрясеся весь град (Мф. 21, 10). Всякому хотелось знать, кто это идет с такой торжественностью. Тем более, что сопровождавший Господа народ с радостью кричал в ответ, что это Иисус, великий Пророк из Назарета!
Шествие направилось прямо к храму, который всегда служил единственным и естественным пристанищем Сына Божия. Так, впрочем, поступали и все путешественники, когда приходили на праздник, желая прежде всего явиться, так сказать, лицу Бога отцов своих. Войдя в храм48, Господь осмотрел его (Мк. 11,11). Можно было подумать, что Он, как Господь храма, вполне вступил в права Свои и намерен требовать отчета у тех, кому храм вверен был в Его отсутствие. И для обыкновенного ревнителя благочестия, тем более для Сына Божия были видны многочисленные нарушения уставной жизни храма Иерусалимского, которые требовали исправления; но оно отложено было до следующего дня, как бы для того, чтобы не нарушать торжественности дня настоящего. К новому посетителю и Владыке храма немедленно собрались, как меньшие братья Его, хромые, слепые и болящие, которые всегда находились при храме; всем им было преподано исцеление (Мф. 21, 14). Такое обилие чудес еще более должно было увеличить всеобщую радость: торжественное «осанна!» зазвучало в самом храме. Особенно трогательное зрелище представляли малыши, которые, подражая старшим, повторяли: «Осанна Сыну Давидову!» Псалом, из которого взяты эти слова, они знали наизусть, так как в праздник Кущей его пели целыми семействами. Среди общего восторга им казалось, что вместе с Пасхой наступил теперь и этот праздник, в обрядах которого было так много символического и занимательного, особенно для детей. Иисус Христос всегда благоволил к детям, в которых природа человеческая является в простоте и откровенности, дорогой для доброго сердца. Но первосвященникам и книжникам детские восклицания в честь Богочеловека казались жалким триумфом, приличным только такому человеку, который, по собственным Его словам, не имел где подклонить главу. «Слышишь ли, — заметили с негодованием некоторые из них, — что они говорят? Какую честь Тебе оказывают?» — «А вы, — отвечал Господь, — разве никогда не читали в Писании: яко из уст младенец и ссущих совершил еси хвалу? » (Мф. 21,16.)
Слова эти содержали в себе и лучший ответ, и открытый упрек книжникам, потому что за ними в псалме следует: «враг твоих ради, еже разрушити врага и местника» (Пс. 8, 3). Ибо кто более враждовал против Иисуса, как не первосвященники и книжники?
Давид в этом псалме описывает величие Божие, настолько очевидное, что даже грудные младенцы чувствуют его и прославляют Бога. Иисус Христос, относя эти слова Давида к настоящему случаю, как бы говорил книжникам: вместо того чтобы недоумевать и издеваться над детьми, вам бы следовало устыдиться их безыскусственных восклицаний: эти малолетние, признавая Меня в младенческой простоте своей за Мессию, вразумляют своим примером вас — престарелых!
Враги и местники умолкли — и Господь беспрепятственно оставался в храме до окончания дня, вразумляя, вероятно, народ поучительными беседами. С наступлением вечера Он оставил не только храм, но и город и в сопровождении двенадцати учеников Своих удалился обратно в Вифанию. Там, среди друзей, Он мог отдохнуть после такого дня, который был и для Иерусалима, и для Него Самого единственным и чрезвычайным.
Для учеников Иисусовых день этот прошел, как приятный сон. Высокая цель знаменательных действий их Учителя, по признанию одного из них, не была ими понята (Ин. 12,16). Находя в событиях этого дня так много совпадений со своим мнением о скором воцарении Учителя над Израилем, они не могли не думать, что, объявив Себя Мессией, Он станет действовать решительнее и, таким образом, скоро совершится их пламенное желание, то есть Его видимое воцарение над Израилем!
Вечер в Вифании после такого дня не мог быть проведен в молчании. В кругу учеников и друзей Господь, без сомнения, пояснял знаменательные события прошедшего дня; по крайней мере, сколько нужно было, чтобы изгнать ложную мысль, что Его торжественный вход в Иерусалим имел какую-то мирскую цель.
Как отрадно, без сомнения, было бы для Богочеловека теперь, в конце великого поприща Своего, раскрыть пред учениками и все прочие Божественные виды Свои, ввести их, так сказать, в самую среду великих судеб Божиих, которые в Его лице вскоре должны были совершиться! — Возвышенные души всегда тяготятся и скорбят, если не могут передать другим всего прекрасного и великого, зреющего в их глубине. Что же могло быть величественнее и святее решимости принести Себя в жертву за спасение мира, которая управляла теперь всеми действиями Богочеловека? И когда нужнее всего было дружеское участие, как не сейчас, когда, сообразно высокой цели искупления людей, из-за любви к истине и добродетели надлежало идти на крест? Но ученики и друзья Иисусовы еще не способны были вознестись на ту высоту, с которой Сын Человеческий взирал на Свое предназначение — быть Спасителем рода человеческого. Поэтому, при всем желании разделить с ними чувства Свои, Он должен был до самого креста скрывать в сердце Своем большую часть тех возвышенных истин, которые служили основанием Его великой деятельности. Только Отец Небесный зрел возлюбленного Сына во всей красоте Его нравственных совершенств; только сонмы премирных духов (Ин. 1, 51) могли созерцать великую цель, для которой подвизался Сын Человеческий, — высоту и чистоту средств, Им употребленных, и то послушание и самоотвержение, по которому Он,
