Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа - [28]
Среди ночной тишины, в молитве перед Отцом, без сомнения, еще больше было пролито слез о несчастной участи народа иудейского, чем видели их на лице Богочеловека при торжественном входе в Иерусалим.
Вход в Иерусалим еще больше, чем воскрешение Лазаря, привел в замешательство врагов Иисусовых. Тот, Кого верховный синедрион осудил на смерть, Чье местопребывание должен был объявить начальству каждый под страхом строгого наказания, — Тот Самый перед лицом синедриона торжественно вошел в Иерусалим, провел полдня в храме, был почитаем как Мессия и удалился как победитель! Случай показал, что значит и как много может нравственная доблесть против коварства и злобы. Сын Давидов не имел ни одного служителя, который бы вступился за Него (Ин. 18, 36); легионы ангелов, всегда готовых прийти на помощь Сыну Божию (Мф. 26, 53), оставались безмолвными зрителями Его шествия; за Него действовали истина и правда; а между тем целый синедрион оказался бессилен против Него — признал себя побежденным!
Злоба онемела, но не умерла. Успех Иисуса приписывали собственному бездействию. «Видите ли вы, — говорили фарисеи старейшинам, — что ничего не успеваете по своей нерешительности? За ним идет весь мир» (Ин. 12, 19). Поэтому решено было действовать безотлагательно, но по-прежнему тайно, так как всеобщее расположение к Иисусу Христу не позволяло открыто применить силу. Немалая часть ненависти пала и на Лазаря, воскрешение которого было главной причиной того, что народ с таким ликованием встретил Иисуса; было решено снова отнять ту жизнь, которая была столь чудесно дарована ему вторично! (Ин. 12, 10.)
Такие ужасные меры, на которые решились начальники синадриона, вызванные входом Иисуса Христа в Иерусалим, требуют дальнейшего рассмотрения этого события в его истинном значении.
Обозревая служение Иисуса Христа, вспоминая Его поступки до этого момента: как Он тщательно уклонялся от случаев, где усердие народа могло дойти до необдуманных действий в Его пользу; как часто самим последователям и ученикам Своим запрещал объявлять всенародно, что Он есть всеми ожидаемый Царь Израилев; как, наконец, постоянно отвергал всякие земные почести, не давал поводов думать, что Он претендует на престол Своих праотцов по плоти, — припоминая, говорю, все это и взирая на Иисуса Христа в продолжение настоящего дня, иной может решить, что Он вдруг совершенно изменил образ действия и намерен, сообразно всеобщим ожиданиям, действительно явить Себя видимым царем Израиля и восстановить престол Давида, хоть и не в таком плотском виде, как воображали многие из иудеев. Между тем, Божественный Учитель истины оставался неизменным, и торжественный вход Его в Иерусалим был совершен с полной уверенностью (Мф. 20, 17–19; Мк. 10, 32–34; Лк. 18, 31–34; Ин. 11, 7-16), что через несколько дней в этом же Иерусалиме Его осудят на смерть, предадут язычникам и пригвоздят к кресту как величайшего преступника. Какую же цель после этого преследовал столь необыкновенный поступок? Для чего допущено Богочеловеком, чтобы перед самым страданием и смертью воздан был Ему некий вид царственной почести, от которой Он постоянно уклонялся во время Своего служения? Подобным снисхождением Его к патриотическому восторгу народа, хотевшего видеть в Нем восстановителя престола Давидова, не могла ли поддерживаться в народе мечта о земном царстве Мессии, которую Он старался искоренять столь ревностно? Самим врагам Иисусовым не был ли дан через это благовидный предлог обвинить Его в каких-либо земных замыслах? — Вопросы эти, занимавшие еще св. Златоуста, обязательно должны остановить на себе наше внимание, потому что вход Ииуса Христа в Иерусалим не раз подвергался превратным толкованиям врагов христианства.
Евангелисты Матфей и Иоанн, повествуя о входе в Иерусалим, замечают (Мф. 21,4–5; Ин. 12,14–15), что в этом событии исполнилось предсказание пророка. Поэтому на вышепредложенные вопросы можно было бы отвечать (как и отвечали некоторые), что Спаситель, — Который еще Своему Предтече благоволил сказать, что Ему надобно исполнить всякую правду, а по Воскресении ученикам Своим объявил (Лк. 24, 25–27), что на Нем надлежало исполниться всему, написанному о Нем Моисеем и пророками, — восхотел исполнить и пророчество о входе Своем в Иерусалим, и притом буквально, чтобы те из иудеев, которые знали и понимали это пророчество (а такие были), не имели права сказать, что оно не исполнилось. Но таким ответом дело было бы решено только наполовину, потому что выражения евангелистов: да сбудется реченное пророком, да исполнится Писание и проч. — означают не причину события, а указание на пророчество о событии; и вообще Мессия делал то или другое не потому, что пророки представляли Его поступающим таким или иным образом, а напротив, пророки предсказывали различные Его поступки, потому что Ему надлежало по определенным причинам совершить их. Поэтому полный ответ на вопрос о цели торжественного входа в Иерусалим нужно искать не в предсказании, которое само зависело от события, а в существе и обстоятельствах самого события.
