Последнее лето в Ильзенге - [7]

- Я ухожу. Вы меня не проводите?

"Нет, показалось", - подумал Отон, видя ее ласковый взгляд.

- А вы часто сюда забегаете?

Девушка кивнула, но как-то задумчиво, нерешительно, и до самого крыльца они хранили настороженное молчание. Только у выхода она снова заговорила:

- Мой дед работал у Эрнё управляющим. А я - апостол пятой розы, только не спрашивайте, что это означает, еще слишком рано вам что-либо понимать, - и безо всякого перехода добавила: - У вас какая группа крови?

- Третья, - покорно ответил юноша, надеясь задержать ее подольше.

- А резус?

- Положительный.

- Ну... - Клара поколебалась, - возможно, мы увидимся скорее, чем вы думаете!

Когда она спешила по тропинке прочь, ее платье поминутно путалось в колючих розовых плетях, и Отону, который до последнего следил за Клариным уходом, почему-то было жаль шелковистой ткани. Уже сделавшись малоприметной точкой в отдалении, она обернулась и помахала ему рукой. Молодой человек сложил руки рупором и прокричал:

- Мы увидимся в любом случае, обещаю вам, Клара! - а потом еще долго стоял возле крыльца, засунув руки в карманы и бессмысленно насвистывая бравурный марш.

Близко к сумеркам его подстерегла еще одна, малоприятная встреча.

- Значит, вы обследовали дом, - сказал человек из тени, которого Отон сначала не заметил, и сколько ни бился потом, не сумел найти, где состоялся их разговор в этом саду, по которому он блуждал ошалевший, словно ошпаренный.

- Мне не спалось, - Бендик демонстративно не удивился, - а вы тоже апостол?

- А вам-то какое дело? - грубо отпарировал смертный, пыхая дешевой вонючей сигареткой. - Вы хоть беседку видели?

- Нет, - обиделся Отон. - А что там такого особенного в беседке?

- Захочется, так сами посмотрите, чтоб вам так же мерзко стало, как мне, ежели пойдете! - и мужчина произнес с ожесточением: - Боже, до чего мне здесь все опротивело, опостылело! Вся эта собачья работа - а для чего, зачем?! Они заманивают меня сюда, я, как порядочный историк, ликую при мысли: вот живые свидетели восемнадцатого, нет, даже семнадцатого века, - и что? Вчера труды этих двух месяцев пошли насмарку! Это я не вам жалуюсь, юноша, не обращайте внимания. Просто мне взбрело в голову поговорить со смертным, не имеющим отношения к здешнему безумию. Но вы уже отравлены окружающим. Ладно, прощайте, Бендик, надеюсь, что больше не увижу вас.

Затерев окурок, неизвестный неторопливо удалился, в результате Отон хорошо разглядел только широкую спину, обтянутую легкой светлой курткой. Обескураженный, он фыркнул, потоптался на месте, но наконец-таки, спасовал перед жгучим любопытством.

Беседка обнаружилась у самого обрыва, над крутою тропой, уводящей к Дунаю. Солнце щелкало в лоб каждого, заходящего с пяти до шести, на некрашеных садовых скамейках чинно были рассажены всевозможные куклы - из фарфора, пластмассы, дерева. Куклы и пупсы изумленно запрокинули изувеченные головы к потолку, у каждой рукою неизвестного вандала выковыряны зрачки, лишь немногие могли похвастаться наличием одного-единственного глаза, неизвестно как уцелевшего на пиршестве разрушения. Если б не эта жуткая деталь, сборище игрушечных человечков смахивало на мирный сельский пикник. Они были старательно наряжены и тщательно причесаны, и даже позы - Отон мог бы в этом поклясться! - выдавали их отношение друг к другу. Вот пупс с веткой увядшей сирени и разрезанным ртом, чтобы казалось, будто он ухмыляется, приятельски обнимает другого пупса, но тот смотрит в сторону, на фарфоровую куколку с книжкой. А рядом важная кукла в самом пышном наряде флиртует с пупсом, на носу у которого - сделанные из проволоки очки. Из расковырянных глазниц на Отона недружелюбно уставилась темнота, будто он нарушил интимную жизнь игрушек. Он попятился прочь, на расшатанной ступеньке споткнулся и, ободравшись, то ли сбежал, то ли слетел на землю. "Нет, все, домой - и выспасться, выспаться получше! Только бы эта жуть не привиделась!.."

Из века в век кочующие строфы.

Далеко за полночь под окном его спальни затрещали кусты: Филипп, как матерый лось, пер напролом, таща на буксире своего смертного дружка. Акустика снаружи была ну просто изумительная!

- Ты не должен так много пить! - заплетающимся языком увещевал цыгана неизвестный приятель. - Не жалеешь себя, так пожалей меня! Ф-филя, да куда тебя несет, блин?!

- Опа! - Зазвенело стекло. - Да, Джек, ты как всегда прав, - сказал Филипп на диво трезвым голосом. - Теперь мне влетит.

- С-слушай, - вздох с отфыркиваниями, - так зачем ты к какой-то там матери столько пьешь, а?

- Понимаешь ли, дорогой... Когда я в городе, мне скучно, поэтому я пью. А когда я здесь, то делаю больно ему, и от этого со всех ног бегу в город.

- Что ты гонишь? Ну кому ты сделаешь больно!? Пос-смотри на свои честные глаза. Ну? Ну кому?

- Ну... ты знаешь, кому. - Шепотом. - Ему.

"Начались откровенные излияния, - подумал Отон, - фонтан истин, потому что все затычки выбиты алкоголем. Не желаю я это слышать, а желаю я спать, чего мне здесь точно не дадут..."

Он решительно встал, натянул халат и покинул комнату.

"Вот так. Теперь хоть внутрь залезьте, хоть до утра сидите!"