После всего - [2]

Шрифт
Интервал

И если кто-нибудь войдет ко мне,
И взглянет мне в глаза улыбкой ясной, —
Он не таким уйдет назад. Напрасно
Он будет думать о своей весне.
Я так беспомощно, так безучастно
Томлюсь в каком-то жутком полусне.

26-V-24

Сфаят-Бизерта


1925 г. Фото Д. Кобякова

МАМОЧКЕ

День прошел — и слава Богу.
Жизнь ясна и хороша.
Ты не вслушивайся строго
В то, над чем скорбит душа.
Подожди — и перед нами
Заблестит морская даль…
Будь, что будет! Не годами,
Днями счет ведет печаль.
«Пера-Гюнта» вслух прочту я, —
Пролетит за часом  час.
Стол тебе освобожу я —
Ты раскладывай пасьянс.
Ведь не могут по-другому
Пролетать пустые дни…
Хочешь плакать? — выпей брому,
Ляг спокойно — и усни.

12-IХ-24.

Сфаят-Бизерта

«Забывать нас стали там, в России…»

Забывать нас стали там, в России,
После стольких безрассудных лет.
Даже письма вовсе не такие,
Даже теплоты в них больше нет.
Скоро пятая весна настанет,
Весны здесь так бледны и мертвы…
Отчего ты мне не пишешь, Таня,
Из своей оснеженной Москвы?
И когда в октябрьский дождь и ветер
Я вернусь к друзьям далеких дней —
Ведь никто, никто меня не встретит
У закрытых наглухо дверей.

14-XI-24

Сфаят-Бизерта

ПОРТРЕТ

Старая, как мир, старушка.
День деньской  с утра ворчит,
Косо смотрит на игрушки,
На веселые лучи.
Звонкий шум ей режет ухо,
Яркий свет глаза слепит.
Смотрит холодно и сухо,
Неохотно говорит.
Надоел ей мир лукавый,
Опостылела земля.
Ноют хрупкие суставы,
Кости старые болят.
Лишь порой, сверкнет, как знамя,
Как неотвратимый бред,
Что за хмурыми плечами
Только восемнадцать лет…
Но сильны, сильны отравы,
Вечно стар ленивый взгляд.
Ах болят, болят суставы,
Кости старые болят.

8-I-25

Сфаят-Бизерта

«Ты говоришь, что я живу тоскливо…»

Ты говоришь, что я живу тоскливо,
Что я стара, инертна и мертва,
Что нет в душе благих порывов,
Не радуют красивые слова.
Да, в девятнадцать лет ты больше знала,
Хотела большего в мечтах своих,
Ты видела созданье идеалов,
А мне досталось лишь крушенье их.
Куда идти? К какой заветной цели?
Ведь цель и смысл мне не укажешь ты,
Когда упрямо в каждом дне недели
Я вижу только горечь пустоты.

5-VIII-25

Севр

ВЕЧЕР

Молчу и стыну в тишине пустой.
И сдавлен мозг цепями дум унылых,
Как будто полон дом нечистой силы
И завелся в камине домовой.
Шуршит обоями, стучит по крыше,
Ползет в углу мохнатым пауком…
В осенней мгле шаги, как будто, слышу,
Не где-то бесконечно далеко.
Я подожду, пусть тихий ливень хлынет,
Мне хорошо в осеннем полусне.
Мохнатый домовой сидит в камине
И неутешно плачет обо мне.

9-X-25

Севр

«Я старости боюсь, не смерти…»

Я старости боюсь, не смерти,
Той медленной, как бред, поры,
Когда озлобленное сердце
Устанет от пустой игры.
Когда в волненьях жизни грубой
Ум станет властен над душой,
И мудрость перекосит губы
Усмешкой медленной и злой.
Когда тревога впечатлений
Сухой души не опалит,
Ни очертаньем лунной тени,
Ни бодрым запахом земли.
Когда вопросов гулкий ропот,
Ошибки, грезы и печаль
Заменит равнодушный опыт
И уж привычная мораль.
Когда года смотреть научат
На все с надменной высоты.
И станет мир наивно-скучным,
Совсем понятным и простым.
И жизнь польется без ошибки,
Без впечатлений и тревог,
Лишь в снисходительной улыбке —
Чуть уловимый холодок.

24-XI-25

Севр

ТАМ

Там даль ясна и бесконечна,
Там краски знойны и пестры,
И по долинам душный вечер
Горят арабские костры.
Там иногда далеко, где-то
Журчит прибой взметенных волн,
Там в  синих форменках кадеты
Играли вечером в футбол.
Там счастье было непонятно
И был такой же серый день,
Как те разбросанные пятна
Арабских бедных деревень.
Там безрассудные порывы
Мешались с медленной тоской,
Оттуда мир, пустой и лживый,
Казался радостной мечтой.
Там сторона моя глухая,
Где горечь дум узнала я,
Пусть ненавистная, пусть злая,
Вторая родина моя.

14-XI-25

Севр

«И вдруг слова о чести и о праве…»

Я ироничен и суше

Я злюсь, как идол металлический

Среди фарфоровых игрушек.

Гумилев
И вдруг слова о чести и о праве.
О доблестях неворотимых дней.
Швыряя пафосом средневековья,
Звеня напевом скрещенных мечей.
Тоска о том, что жизнь смеется глухо
И нет любви и темных взоров нет.
И голос ласковый над самым ухом
Мне говорил: «Восторженный поэт».
А у меня ровны все дни недели,
Жизнь холодна, как ворохи камней…
Раз хочется подраться на дуэли,
Раз подвиги еще не надоели,
— Наверно жить и легче и светлей.

10-XII-25

«Стучались волны в корабли глухие…»

Стучались волны в корабли глухие,
Впивались в ночь молящие глаза.
Вы помните — шесть лет тому назад
Мы отошли от берегов России.
И всё смогу забыть: и боль стыда,
И эти годы тёмных бездорожий,
Но страшных слов: «Да утопи их, Боже!» —
Я в жизни не забуду никогда.

12-XI-26

Севр

НОЧЬ

В окно сквозит ночной, туманный свет
И зеркало рассеянно сверкает.
Хоть музыканта, знаю, дома нет,
Но слышу я — виолончель играет.
Стоит в углу, раздув свои бока,
Звенят, гудят натянутые струны.
А я твержу, что вот — пришла тоска
Холодной ночью, матовой и лунной.
Не жаль того, что кончилось вчера.
Не жаль себя, и боль, и горечь эту.
Я буду тихо думать до утра.
Я буду тихо плакать до рассвета.
И ветер гулко стонет за стеной,
И бьется кровь, и сердце замирает,
И в первом этаже сама собой
Виолончель безумная рыдает.

21-II-26

Севр

СТИХИ

Юрию

Они отрадней, чем слова молитв.
Их повторять, ведь, то же, что молиться.
Я вижу, как туман встает с земли,

Еще от автора Ирина Николаевна Кнорринг
О чём поют воды Салгира

Поэтесса Ирина Кнорринг (1906–1943), чья короткая жизнь прошла в изгнании, в 1919–1920 гг. беженствовала с родителями по Югу России. Стихи и записи юного автора отразили хронику и атмосферу «бега». Вместе с тем, они сохранили колорит старого Симферополя, внезапно ставшего центром культурной жизни и «точкой исхода» России. В книге также собраны стихи разных лет из авторских сборников и рукописных тетрадей поэтессы.


Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 1

Дневник поэтессы Ирины Николаевны Кнорринг (1906–1943), названный ею «Повесть из собственной жизни», публикуется впервые. Первый том Дневника охватывает период с 1917-го по 1926 год и отражает ключевые события российской истории XX века, увиденные глазами «самой интимной и камерной поэтессы русского зарубежья». Дневник погружает читателя в атмосферу полунищей, но творчески богатой жизни русских беженцев; открывает неизвестную лакуну культурной жизни русской эмиграции — хронику дней Морского корпуса в Бизерте, будни русских поэтов и писателей в Париже и многое другое.


Золотые миры

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Окна на север

Лирические стихи Кнорринг, раскрывающие личное, предельно интимны, большей частью щемяще-грустные, горькие, стремительные, исполненные безысходностью и отчаянием. И это не случайно. Кнорринг в 1927 заболела тяжелой формой диабета и свыше 15 лет жила под знаком смерти, в ожидании ее прихода, оторванная от активной литературной среды русского поэтического Парижа. Поэтесса часто лежит в госпитале, ее силы слабеют с каждым годом: «День догорит в неубранном саду. / В палате электричество потушат. / Сиделка подойдет: „уже в бреду“.


Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 2

Дневник поэтессы Ирины Николаевны Кнорринг (1906–1943), названный ею «Повесть из собственной жизни», публикуется впервые. Второй том Дневника охватывает период с 1926 по 1940 год и отражает события, происходившие с русскими эмигрантами во Франции. Читатель знакомится с буднями русских поэтов и писателей, добывающих средства к существованию в качестве мойщиков окон или упаковщиков парфюмерии; с бытом усадьбы Подгорного, где пустил свои корни Союз возвращения на Родину (и где отдыхает летом не ведающая об этом поэтесса с сыном); с работой Тургеневской библиотеки в Париже, детских лагерей Земгора, учреждений Красного Креста и других организаций, оказывающих помощь эмигрантам.


Стихотворения, не вошедшие в сборники и неопубликованные при жизни

В основу данной подборки стихов Ирины Николаевны Кнорринг легли стих, не вошедшие в прижизненные сборники, как напечатанные в периодике русского зарубежья, так и разысканные и подготовленные к печати к ее родственниками, в изданиях осуществленных в 1963, в 1967 гг. в Алма-Ате, стараниями прежде всего, бывшего мужа Кнорринг, Юрия Софиева, а также издания Кнорринг И. После всего: Стихи 1920-1942 гг. Алма-Ата, 1993. К сожалению, у к автору данной подборки, не попало для сверки ни одно из вышеуказанных изданий.