После вечного боя - [4]

Я за бороду взялся руками,

И она полетела клоками.

Слышу голос загробный: «Постой!

Дай хоть мне отмытарить мытарства.

Ты не Петр, костолом старины,

Что за бороду целое царство

Мог таскать до Китайской стены…» —

«Прадед Прохор, ты, значит, живой?!

Расскажи, знать хочу непременно

Нашу кость до седьмого колена!»

Он молчит, лубонос с бородой,

Вновь уснул и не скоро проснется.

Я напился воды из колодца

И покинул великий покой

На хвосте заходящего солнца.

А привез я домой рой слепней

И три пары рязанских лаптей.

НЕНУЖНОЕ ВОСПОМИНАНИЕ

Кто там шепчет с упорством безумца:

«Вот умрет, вот умрет моя мать,

Соберутся глазеть, соберутся…

Бедный мальчик!..» — А мне наплевать?

О желание детское злое,

Тусклый пламень сырого огня…

И с чего это, право, такое

Налетало тогда на меня?

«Не поминай про Стеньку Разина…»

Не поминай про Стеньку Разина

И про Емельку Пугача.

На то дороженька заказана

И не поставлена свеча.

Была погодушка недоброю,

Ты наломал немало дров.

И намахался ты оглоблею

Посереди родных дворов.

Уж нет дворов — одни растения,

Как будто ты в краю чужом

Живешь и мерзость запустения

Разит невидимым козлом.

Куда ты дел мотор, орясина?

Аль снес за четверть первача?

И все поешь про Стеньку Разина

И про Емельку Пугача.

Трудись, душа ты окаянная!

Чтобы когда-нибудь потом

Свеча горела поминальная

Во граде Китеже святом.

ГОЛУБЬ

Мы на заре самих себя заспали,

И жизнь шумит, как сорная трава.

На крошку хлеба голубя поймали

Мальцы замоскворецкого двора.

Не грязный голубь с дерева безверья,

Сиял красавец, бел, как вечный снег.

Они б ему повыдергали перья,

Но отобрал прохожий человек.

Курчавый Ицек подскакал, как мячик,

И человека начал осаждать:

— Отдайте мне!

                     — Зачем тебе он, мальчик?

— Поймите! Я бы мог его продать!

Звенело что-то в голосе такое

Глубокое, что вздрогнул человек.

— Пускай летает, — и взмахнул рукою.

— Пускай летает! — повторил навек.

Все видела и слышала старушка,

Дремавшая у господа в горсти.

И, как в бору печальная кукушка,

Запричитала: — Боже, возврати!

Так, значит, есть и вера, и свобода,

Раз молится святая простота

О возвращенье блудного народа

И объятия распятого Христа.

ПУЗЫРИ

Всяк пузырь на волю выпускает

Джинна, заключенного внутри.

Но младенец этого не знает,

Млечные пуская пузыри.

Хочется тебе пузырь потрогать —

Дьявол строит рожи изнутри.

Вечный бой. Ты слышишь гром и грохот —

То металл пускает пузыри.

А когда кометы возникают

Около земного бытия,—

Пузыри кровавые пускают

Чистый разум и душа твоя.

Вечность дышит, как морская пена,

Пузырится главами собор.

Плоть живая пенится мгновенно,

И душа уходит на простор.

Мир звенит пустыми пузырями

Праздных грез и дутого стекла,

Мыльными мгновенными шарами,

Что пускают слава и хвала.

Наложи печати и запреты,

Только ничего не говори,

Потому что дети и поэты

Все же верят в эти пузыри.

«Это умер не он, а цветок…»

В. Горскому

Это умер не он, а цветок,

Что был сорван давно, но об этом

Догадаться ни разу не мог,

Потому что родился поэтом.

Цвет надежды, не давший плода,

Наши лица он видел туманно.

Ничего не имел никогда,

Даже пил из чужого стакана.

Он встречался со всяким огнем

И задохся от темного жара.

Раньше бога забыла о нем

Густопсовая пыль Краснодара.

Он увял, он упал не дыша.

Он упал! Помолчите, народы!

Пусть без страха вступает душа

Под иные высокие своды.

Умираем не мы, а цветы,

Ничего мы не знаем о смерти.

И с отчизной, и с богом на «ты»,

Мы живем, как жестокие дети.

«Он во сне перешел свой предел…»

Памяти А. Передреева

Он во сне перешел свой предел…

А когда-то от полного чувства

Человека увидеть хотел

На толкучем базаре искусства.

Он легко верил только себе.

Все хватал на лету и смеялся.

«Ты слепая!» — сказал он судьбе

И один на распутье остался.

А теперь мы проститься пришли,

Одного перед богом оставить.

И холодные комья земли

Мы бросаем на скорбную память.

Кто мне скажет, откуда сквозит?

Может быть, у последнего края

Его ангел-хранитель стоит,

Перебитым крылом помавая.

Это он навевает ему

Тишину вековечного слова.

И роняет в могильную тьму

Ком холодный от мира иного.

Это падает с неба звезда,

Освящая могилу поэта.

Это знак, что уже навсегда

Он ушел по ту сторону света.

СЕЙ ДЕНЬ ВЫСОК…

В. К.

Сей день высок по духу и печали.

Меж тем как мы сидим накоротке,

Хазары рубят дверь твою мечами

Так, что звенит стакан в моей руке.

Видать, копнул ты глубоко, историк,

Чем вызвал на себя весь каганат.

Ты отвечаешь: — Этот шум не стоит

Внимания. Враги всегда шумят.

«Друг от друга все реже стоим…»

В. К.

Друг от друга все реже стоим

В перебитой цепи воскрешений.

Между нами фантомы и дым…

Мы давно превратились в мишени.

Что нам смерть! На кабы и авось

Столько раз воскресало славянство.

Наше знамя пробито насквозь,

И ревет в его дырах пространство.

Застит низкого солнца клочок

Темной воли картавая стая.

Но косится в бою твой зрачок,

Голубиную книгу читая.

«Аспазия сидела на коленях…»

Аспазия сидела на коленях

Ласкавшего ей грудь Алкивиада

И спорила с Сократом, улыбался

Чему-то грек — и слушала Эллада,

Как воздух мелодично сотрясался,

И этот звон остался в поколеньях.

ДУХ КАНТА

Дух Канта встал из своего угла,

Похожий на двуглавого орла,

И клекот антиномий двуединых

Рассек безмолвье на седых вершинах.

И небеса, и нравственный закон