После ливня - [82]

Аргын уговаривал, Атыргуль плакала… С этого дня на жизнь супругов словно бы легла темная тень. Атыргуль твердо и определенно поняла, что взяла над мужем верх. Аргын уже не смел ей перечить ни в чем, но она, избрав удобную для нее роль униженной и оскорбленной, разыгрывала ее как по нотам.

Вернемся, однако, к тому дню и часу, когда Атыргуль все еще плакала на диване, а муж ее успокаивал. Наконец они помирились. Трудно сказать, окончательно ли успокоились оба, но тут как раз кто-то забарабанил в дверь.

— Не открывай! — вскрикнула Атыргуль, поспешно поправляя сбившийся платок и вытирая слезы, но за дверью гремел чей-то бас:

— Эй, есть там кто живой?

Едва Аргын отворил, в комнату ввалился неуклюжий здоровяк.

— Что у вас в городе за народ! Сами дома, а не откликаетесь! Атыргуль, да ты ли это? Иди ко мне, поцелуемся, сколько времени не видались, года три, не меньше. А это, стало быть, зятек… Ну давай знакомиться. Желаю вам счастья.

Шумный гость пожал руки растерявшимся супругам, сбросил с себя пальто и подтащил по полу от порога к середине комнаты тяжелый чемодан.

— Привез вам гостинцев, милые мои. Тут копченая баранина и свежее мясо, тетушка твоя ярку чуть ли не целиком затолкала в чемодан. Открывай скорее, Атыш, как бы не испортилось. А ты, зятек, хватай курджун и доставай, что в нем лежит. Да поосторожней, не разбей бутылки с коньяком, тетка штук пять не то шесть сунула… А вы, я вижу, скоро потомством обзаведетесь, дай бог, дай бог! На здоровье, на счастье вам…

То был Арпачи, дядя Атыргуль по матери. Приехал он из Нарына. Атыргуль рада была родственнику, рада гостинцам, а глядя на нее, оживился и Аргын. Дядюшке было лет пятьдесят с хвостиком, человек он был общительный и веселый. Быстро накрыли стол, разлили по рюмкам коньяк — и пошел пир горой. Арпачи, щедрый человек, выпил раз, другой, потом вдруг вытащил четвертную бумажку, бросил на скатерть.

— Атыш, тут у вас в городе есть в магазинах какая-то минбада[26], пошли кого-нибудь из соседских ребятишек, пускай купят, будем коньяк запивать.

Аргын и Атыргуль сидели за столом сияющие, о ссоре не вспоминали и радовались от души. Арпачи в конце концов заговорил о деле, которое привело его в город:

— Мы слыхали, что наш зять художник, учился в Ленинграде. Вот я и решил приехать посоветоваться. Дело непростое… Атыш, ты помнишь своего дядю из Чоктала? Умер недавно, бедняга… Жаль его, почтенный, достойный был человек. Полгода прошло, как похоронили его, а памятника на могиле у такого уважаемого человека до сих пор нет. Надо поставить памятник, хороший памятник! Он не безродный какой-нибудь, слава богу, родни много, достаток есть. Собрали две тысячи… Да, вот его фотография…

Он вытащил из-за пазухи снимок, на котором был изображен человек уже крепко за шестьдесят, с реденькой седой бородкой.

— Вот по этому портрету надо сделать памятник из камня, мы хотим, чтобы он был готов к годовщине, к поминальному ашу то есть. Так требует честь всего нашего рода.

Арпачи выпил еще коньяку и продолжал:

— Возьми это на себя, зятек. Может, сам и сделаешь? А может, кто из твоих друзей. Только чтобы памятник был похож на портрет. Войди в наше положение, уважь, мы твоего доброго дела не забудем. У нас руки не пустые…

У Атыргуль глаза так и заиграли, заблестели.

— Дядюшка, о чем речь? Аргын, конечно, сам все сделает. Разве мы можем дяде отказать? Своими руками сделает из камня.

— Но ведь я, собственно говоря, не скульптор… — начал было Аргын, но Атыргуль не дала ему договорить:

— Для дядюшки станешь на один раз скульптором, ничего с тобой не случится.

Аргын больше не спорил. И не только желание не ссориться с женой руководило им. Арпачи сию минуту сообразил и достал белый мешочек, а из него пачку денег. Положил деньги на стол перед Аргыном.

— Успеха тебе, дорогой, спасибо, что послушал меня, спасибо на добром слове! Здесь тысяча рублей, не хватит, скажете…

…С того дня Аргын занялся прибыльной работой, получая заказы через знакомых. Мало-помалу освоил он каменное дело, старался, чтобы угодить заказчикам и не отпугнуть следующих, добиться максимального сходства с фотографией. Ничего другого и не требовалось. Заказчики благодарили и отсчитывали денежки. Не прошло и пяти лет, как выстроил Аргын прекрасный дом, обнесенный кирпичной стеной. В доме все полы были устланы коврами, все стены ими увешаны. Атыргуль, нарядно и дорого одетая, глядя на старания мужа, тоже не теряла времени даром; главной ее заботой было, кого и когда пригласить — конечно, людей достойных и, главное, полезных! — кого и чем одарить, как накрыть на стол, чтобы в нос бросилось. Со своими друзьями-односельчанами Аргын порвал всякие отношения: они ему не ровня, так, обыватели…

Надо сказать, что Атыргуль не могла удовлетвориться только материальным достатком. И конечно, не ради одного самолюбия собирала она, не жалея усилий, кружок людей интеллигентных, добившихся известности. Ей не давала покоя мысль о том, что в своей среде, у художников, Аргын никакого веса не имел. Это Атыргуль поняла быстро; понимала она и то, что за деньги славу не купишь. С Аргыном поддерживали отношения по-приятельски или из вежливости, совсем не потому, что тянулись к свету его таланта, дорожили его мнением и знакомством с ним. Он тоже это чувствовал и мучился ужасно; честолюбивее своей жены в несколько раз, он страстно желал прославиться, остаться в истории, но почему-то не осознавал, сколько труда должен положить для этого даже очень талантливый художник. Впрочем, скорее всего честолюбие и мешало ему осознать необходимость постоянного труда, постоянного упорного роста. Аргын был далеко не бездарен. Дыйканбек, например, видел, что он от природы хорошо одарен, но видел и другое: Аргын мало работает, мало развивает свои способности. Он сознательно не хвалил первые попытки друга; после ночной неожиданной встречи ему стало ясно, что Аргын ушел из искусства в ремесло.