После ливня - [28]

5

Пришла благодатная пора осени. Все село на уборке хлеба либо на току. Мы, школьники, вместе с учителями подбирали в поле колоски. Женская бригада жала серпами, мужчины заняты были на молотьбе. Четыре быка, впряженные в молотилку, перетаскивали ее от скирды к скирде под громкое «цоб, цоб!». Прицепленный к трактору комбайн работал на пшеничном поле за Мураке. Ребята постарше нас, кому исполнилось четырнадцать либо пятнадцать, работали возчиками — перевозили зерно от комбайна на ток. Мы бешено завидовали им и просились в помощники, но они, не глядя на нас, подхлестывали вожжами лошадей и делали вид, что ничего не слышат. Ах, как нам хотелось скорее вырасти, чтобы получить право гонять пароконную телегу, натягивать вожжи, покрикивать на лошадей…

Ток в этом году один. Так решил Бейше. Он велел устроить ток как можно ближе к большаку. Нам этот новый ток казался огромным. На одном конце площадки шла молотьба цепами, на другом старики веяли. С утра до вечера все, кто способен был держать в руках деревянную лопату, подбрасывали вверх зерно, а потом оно широким золотым веером ложилось на землю. Женщины сортировали семена. Не зная отдыха ни днем ни ночью, работала Айымкан-апа, которая никогда не жаловалась на усталость. Она пекла лепешки, ведрами готовила максим. Надо сказать, что и все трудились от души, с радостью. На ночь уходили домой только женщины, у которых были маленькие дети, остальные оставались спать на току. Бейше, которого назначили уполномоченным по двум колхозам нашего района, постоянно был среди людей — в поле, на току. Он иногда тоже оставался ночевать со всеми. Зураке я не мог узнать — такая она стала веселая, оживленная, разговорчивая. После той ночи, когда Бейше поднял меня, сонного, с земли, я отчего-то стал стесняться Зураке и сторонился ее. Слышал, как женщины судачили, что она прогнала Токо со двора. Он будто бы пришел договариваться о скорой свадьбе, а она его выпроводила. Я понял, что произошло это на другой день после свадебных игр в доме Кыдыгалы… Женщины не одобряли поведения Зураке: гляньте, какие девки без женихов сидят, а она, подумать только, кем пренебрегла! Чем плох Токо? Нет, тут дело неспроста, что-то у нее, говорят, есть с Бейше-комсомолом. Видели их в саду, как они целовались… Языки работали вовсю, но однажды во время обеденного перерыва болтливых баб оборвала Айгюмюш:

— Сороки вы, сороки! Болячка вам на язык за ваши сплетни! Чего пачкаете нашего комсомола? У него невеста во Фрунзе. И на Зураке не наговаривайте попусту. Ну, может, обнял парень девушку раз-другой, дело молодое. Что тут особенного! Так и знайте — услышу еще раз, языки пообрежу.

— Ай, боже мой, мы и не заметили, что наша надсмотрщица здесь! Ну напугала, больше не будем! — смеялись бабы, но, как бы то ни было, сплетничать о Зураке и Бейше с этих пор перестали.

* * *

По селу собирали со всех дворов порожние мешки. Бейше провел на току короткое собрание. Опершись одной рукой о стол учетчика, он откинул другой рукой волосы со лба и заговорил:

— Друзья, завтра наш колхоз начинает сдачу зерна государству. Вы сами знаете, что дело это ответственное. Всего несколько месяцев как кончилась война. Хозяйство нашей страны жестоко пострадало. Угроза голода в таких условиях — реальная угроза. Каждое зерно нынче на вес золота. Не сумеем накормить вдов и сирот, не сумеем и хозяйство наладить. Стране нужен хлеб. Это первая из больших задач, которые ставит себе партия. Хлеб, который отгрузите вы, нужен многим людям. Урожай у нас хороший. Завтра рано утром мы отправим красный обоз. За ночь нам нужно его подготовить. Тронемся в путь на заре. Дружно возьмемся за работу, товарищи!

Работали в самом деле дружно. Насыпали зерно в мешки, взвешивали мешки на весах, потом грузили на телеги. В кузов единственного колхозного грузовика зерно ссыпали прямо так, сверху закрыли его мешковиной. Поздно вечером съели зарезанного в честь первого обоза барана и снова взялись за работу. Уставшие за день ребята легли спать на соломе, сваленной у арыка рядом с током.

Наутро обоз тронулся в путь с первыми лучами солнца, брызнувшими из-за гор. Бейше сел в кабину грузовика, на котором укрепили красный флаг. Машина медленно выехала на большак. За нею потянулись подводы. В прохладном воздухе стоял запах пыли и зерна. Над Мураке, пуская в небо струйку дыма, затарахтел трактор, тянущий комбайн. Загудела молотилка. Старики веяльщики радовались ветерку, прилетевшему от Ак-Су, и приговаривали, взмахивая лопатами: «Помогай, Баба-Дыйкан, поддувай, Баба-Дыйкан!» «Хоп-майда, хоп-майда!» — вторили им молотильщики. На току все так и кипело, а солнце заливало долину яркими лучами. Над очагом Айымкан-апы поднимался синеватый дым, пахло свежими пшеничными лепешками. Щедрая осень, добрая осень гнала прочь память о недавнем полуголодном житье.

* * *

Но после полудня Бейше вернулся со станции хмурый и озабоченный. Все поняли — что-то нехорошее случилось. Бейше сразу зашел в крытый соломой балаган, и они с Кумашем долго о чем-то разговаривали наедине. Я и еще один наш парнишка, Аккоджо, прижались к стенке балагана, слушали, что они там говорят.