После ливня - [109]

— Я шел по улице, он меня встретил, говорит, твоя жена любовница Дыйканбека, — монотонно забормотал Акбай, — я поверил, как не поверить уважаемому человеку? Я тогда пошел к Дыйканбеку…

В зале заседаний поднялся шум возмущения. Акбай продолжал:

— Потом они с женой, когда я у них был, велели мне заявление написать. Я и написал. Вот чего натворил, простите меня! — Он повернулся лицом ко всем. — Дыйканбек-агай не виноват, это я виноват перед ним. Где мое заявление? Дайте! — Схватив со стола подвинутую к нему председателем заседания бумажку, Акбай разорвал ее в клочки и побежал к двери.

За ним пошла жена. У самого выхода она остановилась и сказала:

— Как вы можете терпеть у себя такую вонь?

Едва она вышла, посыпались предложения одно другого резче:

— Вывести из состава президиума… Позорит коллектив, исключить его из союза… Одного исключения недостаточно, надо разобраться во всем на правлении, обсудить все подробно…

Скоро в зале остались только Дыйканбек и Аргын.

— Ну, батыр, с какой целью ты все это учинил? — спросил Дыйканбек. — Ведь я ничего, кроме добра, тебе не делал.

Аргын побледнел.

— Глаза бы мои тебя не видели! Ненавижу тебя! Я еще с тобой поквитаюсь. Ненавижу!

— Это твоя единственная идея? Может, ты просто пошел на поводу у собственной благоверной? Зачем ты посылал ее к моей жене? Какая у вас с ней все-таки цель?

— Ты мою благоверную оставь в покое! Она как-никак мать и рожала детей…

— Родить детей — это еще не все, надо их вырастить порядочными людьми.

Дыйканбек понял, что зря затеял этот разговор: ничего из него не выйдет, только злость становится неудержимой. Он замолчал. Аргын, уходя, обернулся и сказал еще раз со всей силой выразительности, на какую был способен:

— Ненавижу!

Айсулу и сын Чалкалмаковых Бакберген ходили в один детский сад. Ребятишки были дружны, пока не рассорились их родители. Калемкан, конечно, ничего не рассказывала девочке, однако сообразительная Айсулу обратила внимание на то, что мать и отец больше не бывают у Чалкалмаковых, а те у них дома. Аргын и Атыргуль вообще не стеснялись при Бакбергене и вовсю ругали родителей Айсулу. Все это скоро принесло определенные результаты: дети спорили, ссорились, обижали друг друга и перестали играть вместе. Однажды за завтраком Бакберген вылил ложку чая в кашу Айсулу. Девочка в ответ намазала ему кашей нос. Вмешалась воспитательница и прекратила шалости, но, когда ребята вставали из-за стола, Бакберген тихонько сказал Айсулу:

— А у твоего папы две жены!

Айсулу в долгу не осталась. Как и все дети, она слушала и слышала не только то, что говорилось именно ей. Обрывки подслушанных взрослых разговоров оседали в детской памяти. Она выпалила:

— А твой папа бездарный, вот!

Она, конечно, не понимала, что это значит, но догадывалась, что слово обидное.

Дома Бакберген нажаловался отцу с матерью. Оба взбеленились: ах сволочи, что они там у себя дома о нас говорят, ах такие-рассякие! Особенно кипятилась Атыргуль. Аргын притянул к себе парнишку и, глядя ему в лицо, сказал:

— Ты скажи своей Айсулу, чтобы она нос не задирала. У нее отец и мать вообще неродные, взяли ее откуда-то на воспитание. Понял?

Атыргуль подхватила:

— Да, да, сынок, так и скажи ей, пускай поплачет!

Бакберген насупился.

— Но ведь это неправда! Как же я скажу?

— Нет, правда, можешь говорить. Будет знать, как оскорблять, дрянная девчонка! Скажи, скажи ей!

На следующий день Бакберген долго не мог улучить момент, чтобы сказать Айсулу то, чему его научили. Наконец уже после обеда, когда дети, отдохнув, играли в садике, он подбежал к девочке, которая играла одна в большой мяч, и изо всей силы пнул мяч ногой.

— Дурак! — крикнула Айсулу.

— А у тебя мама и папа неродные! Они тебя взяли на воспитание. — И Бакберген высунул язык.

— Дурак! — еще раз крикнула Айсулу и убежала за мячом.

Словам Бакбергена она не придала никакого значения, и он это заметил. Догнал девочку, пнул ее ногой по ноге, снова выкрикнул, что папа и мама у нее неродные, и убежал. Айсулу заплакала от боли, заплакала горько и громко, но слезы тотчас высохли, когда ей сказали, чтобы она шла собираться домой: папа с мамой приехали за ней на машине.

В машине Калемкан поцеловала дочку и спросила:

— Ты почему плакала, девочка? С кем-нибудь поссорилась или подралась? Ну рассказывай!

Айсулу снова стало обидно.

— Бакберген меня ногой по ноге ударил, мама. А еще он врет, говорит, что у меня мама и папа неродные.

Калемкан хотела ответить дочери, но не смогла. Острая боль в сердце перехватила дыхание, Калемкан прижала руку к левому боку и замерла с полуоткрытым ртом. Дыйканбек остановил машину, наклонился к жене.

— К врачу скорей, — еле выговорила она.

Айсулу заплакала. Дыйканбек не помнил, как доехал до больницы…

Узнав, что Калемкан лежит в больнице и что жизнь ее под угрозой, Атыргуль поспешила оформить командировку в Рыбачье. Ей было очень страшно. Она ругала себя и хотела всей душой, чтобы Калемкан поправилась. Немного легче стало ей после того, как она встретилась с Майбашем и провела с ним ночь. Наутро Атыргуль в прекрасном настроении пошла на почту заказать переговоры с домом. Ночью Майбаш предложил ей выйти за него замуж, но Атыргуль не дала ему определенного ответа, потому что не могла же она пожертвовать всем, чего с таким трудом добивалась, оставить устроенный дом, семью… По дороге на почту она вновь и вновь на все лады обдумывала сложившееся положение, но так ничего и не надумала. Услышав в трубке голос Аргына, первым долгом спросила о Калемкан. «Умерла», — спокойно сказал он, и Атыргуль, вскрикнув, уронила телефонную трубку.