Посеянным в огонь - [5]

На полпути мимо нее пронесся Игнатка.

— Ты уже знаешь? — выкрикнул он. — А я в милицию!..

Она только успела пожать плечами, темная девочка Инь. Что ты еще натворил, Одуванчик?

На крыльце Ина увидела Сергея. «Странный художник» пристально ее разглядывал.

— Харви нет, — сказал он резко.

— А я не поверну, — сказала Ина, приближаясь.

И объяснила:

— Не выношу насилия.

— Его, правда, нет… Тебе нельзя туда, слышишь?!

Он оттолкнул ее. Что-то в его решительности пугало. Ина покраснела.

— Если что-то случилось, Сергей, я узнаю это сама.

— Да я же сказал: его нет!

Они толкались на крыльце, чувствуя возрастающую неловкость, пока она не прижалась к нему, не сказала прямо в губы:

— Я все равно узнаю, Сергей!

Он соскочил со ступенек почти со злобой.

— Ну, смотри сама!

Она не сразу поняла, что темная лужа под ее ногами — это кровь. Она не выскочила с визгом, не закрыла глаза, хотя в голове застучало, когда она увидела его, лежащего на скамье. Кровь, словно паутиной, покрывала морщинистое лицо. Щека, широко открытый глаз с голубой радужкой и расколотая голова. Волосы запеклись там, где кровь шла сплошным потоком. Отец Харви лежал нелепо, словно размахнулся человек, осерчав, да споткнулся о скамейку и упал. Но, кроме разбитого черепа, некоторый беспорядок в одежде мог навести на странные мысли.

Ина вышла медленно, глотая воздух.

Сергей кричал на нее:

— Ты же знаешь, какую роль сыграл этот человек… его отец в смерти матери! Ты знаешь, как Харви к этому относился.

Ина смотрела на него со страхом. Сергей распалялся все больше.

— «Я свободен», он кричал, «я свободен от любых рамок этого идиотского общества, от своей ячейки… Мои родители не влияют на меня. Я ушел от них!»!

— Ты хочешь сказать, что здесь был Харви, и он…

— В нем поселилась болезнь. Темное не исчезает само. Оно находит носителя. Возможно, оно действует вспышками. Я не знаю обстоятельств, я знаю, что он искал в Москве именно это.

Он вышел, хлопнув дверью. Послышались голоса, кто-то отвечал кому-то, нервно посмеивался. Потом в передней появились люди в форме.

Во втором часу дня в отделении милиции станции Катуар, в шести километрах от деревни Федоскино, сидел светловолосый парень с заспанным, распухшим от побоев лицом. Синеватые мешки окончательно раздули его веки, скулы и нижнюю губу. Внутренние уголки глаз из красных стали черными.

Сонный сержант, зевая, переписывал протокол задержания, из коего следовало, что задержанный без документов, без вещей, с тремястами тысячами рублей в кармане, разбил витрину привокзального магазина.

«Я хотел есть».

Качели сна подхватывали Харви, убаюкивали, и он снова дрался на ринге и, шагая через жаркий поток, смотрел в глаза противника. Они преследовали его всюду, эти глаза, жестокие и неумолимые.

Мне трудно дышать, сержант. Я просто хотел есть. Это дурная голова и больная мать — видите ее ночную рубашку среди деревьев? Она бежит от пьяного чудовища. Руки, сержант! Армия — проклятия детству, мечтам, любви, — великая армия, насильница, не разжимавшая объятий семьсот тридцать дней. А я не люблю толпу, я не люблю, когда командуют, сержант! Мы все сдохнем, ничего не сделав. Все — рано или поздно, — и те, что преуспевают, и те, что валяются в каменных переходах.

И тогда глаза противника засмеялись.

Разве ты не пинал сапогами людей? Комплекс разрушения, Харви. Жизнь за счет мечты разрушает объект мечты. Потом отторжение от родителей, От прошлого — распятие предков, и плевки в сторону Закона, — зачем, Харви? Причина побега. Ты беглец! «Я сломал свои рамки! Я поднялся выше их!» Свобода! Ешь ее, беглец, пей, укрывайся от снега и дождя, люби ее и задыхайся.

— А? Что вы сказали?

— Заткнись, говорю!

Сержант смотрел в упор, пока Харви не опустил глаз. Сплюнул.

Лицо противника заколыхалось под ногами.

— Ты думаешь, ему нужна твоя боль, этому менту? Эх, Одуванчик!

— Чего ты хочешь от меня?! — закричал Харви. — Чтоб порезал вены? Ну так смотри! Смотри! — Он хотел обнажить рукава, хотел показать, но сержант начал громко материться, и Харви умолк. Он будто впервые увидел этого человека.

Он смотрел в его красные глаза и медленно поднимался.

ПРОТИВНИК.

Это подвижное лицо с огромными горящими глазами — он видел в них каждую жилку! На нем была форма сержанта милиции, он надел эту смешную форму, его противник!

— Ты что?.. Эй?.. Что с тобой?

Харви шагнул к нему, взял противника за горло.

Он видел, как дергается его тело, одетое в смешную форму с погонами. Харви наслаждался. Губы его шевелились — странные слова сами вылетали изо рта.

Противник бился и царапал его.

— …Ты хочешь быть свободным, сокрушаешь рамки, бежишь от неизбежного, а Господь, посмеиваясь, воздвигает на твоем пути все новые барьеры, вместо преград селит в тебя угнетение, болезни, и, когда ты падаешь — выжатый, окровавленный и никому не нужный, — он говорит: «Смотри, как жесток этот мир, малыш, смотри, как много в нем правил и ограничений, как жадно борются за свой кусок люди…»

Противник ослабел и шевелился, как сонная рыба. Он был все еще жив.

— …Так говорит Бог, и ты плачешь или хочешь плакать, но не можешь, потому что устал и потому что все равно нет теплого очага, к которому можно подползти. Придется вставать…