Посеянным в огонь - [3]

Врач пьян. Тот же запах. Плюю. Еще три раунда.

ПРОТИВНИК.

Мой мускулистый бычок идет на меня, раскрыв и растянув красную пухлую щель — гневный рот. Он несет себя ко мне. Он мой. Гул, лиловые круги. Рев и злоба, кипящая, неутолимая ярость. Ты прешь на меня, человек, ты обесточен, слаб и испуган, но продолжаешь бороться с инстинктом самосохранения. Нет зверя страшнее тебя, как написал я на своей макиваре. Я, Харви, боец. Убить тебя стоит тысячу баксов. Покалечить, сделать инвалидом — пятьсот. Тысячу американских долларов отстегивают парню, подобравшему нож или осколок бутылки там, за городом, у кислотных шахт, где тело исчезает без следа, и жлобы, вкусившие крови, разъезжаются по домам… То клубы под открытым небом, други.

— Ты можешь продолжать бой? — кричит вопросительно боров. Играет на публику, гад.

— Нет… — хрипит что-то внутри меня. — Нет…

— Врача сюда! — И вновь: — Ты можешь продолжать бой?!

Он же слышал… Он…

— Да!!! — Я отталкиваю его. — Да! Пошел отсюда!

— Харви! — хватается кто-то за меня. — Не надо!..

— Отцепись!

Я сдергиваю руку друга детства и иду на середину. Мой ринг! Как я буду любить тебя, когда все закончится! Яркий свет — и полумрак вокруг. Они затаили дыхание. Ну?.. Где же ты?..

ПРОТИВНИК. Слово — словно удар тока.

Гул. Притяжение его перчаток, черных, маленьких, страшных. Крадущиеся глаза. Холод. Ад — это когда внутри холодно. Страх разъедает гордость, боль добивает ее… Только что же ты хромаешь, брат мой во крови? Ты решил идти до конца — ты тоже воин. Боже, Бог мой, где он?.. Я же здесь, только что бил его… Где-то тут…

— Харви… Харви… — Кто-то обнимает мое тело, волочится за мной по рингу.

— И меня всею забрызгали! — радостно вскрикивает боров, взлетая на вершину, к нам, — на две секунды — и срываясь. Рубашка его в красном горохе.

Правильная гордость, боров. Это кровь мужчины…

Я горжусь и медленно осознаю-понимаю, что стою, вцепившись в канаты, а чьи-то руки обрабатывают мое лицо. Господи, мое лицо! Я смеюсь. Вишневый вареник. Губы стучат. Ина говорила, что я похож на серьезного мальчишку. «Одуванчик», — ругалась она хриплым шепотом, хватая меня за волосы и заглядывая в глаза. А теперь мое лицо только мешает, слипается в ячменных веках, вмещает в себя весь мир, горящий мир, шар пяти выкипающих океанов. Гонг. Даже залитый кровью, он не утратил… он воняет… он полнит рот привкусом стали. Ржавеющая сталь застревает в горле, гремит в животе, брусками вываливается из глаз.

— Эй ты, хватит отдыхать! Пошел!

Это из зала.

— Ты можешь продолжать бой?

Кажется, он забыл все остальные слова.

— Нет!

— Нет? Ты сказал «нет»?

Я дергаюсь, точно эпилептик. Меня трясет, я не могу, не хочу, не буду идти ТУДА.

— Не надо, Харви! Не надо! Слышишь, не надо! — причитает Олег, теребя меня.

— Я спрашиваю… Ты можешь?..

— Да заткнись ты!!

Они смотрят на меня, эти жлобы смотрят на меня, секунданты ембтрят и плывут вместе со мной. Они наслаждаются, стараясь не пропустить оргазм, а я снова ломаю и скручиваю себя в узел. И я встаю и иду туда, а жлобы смотрят, затаив дыхание, тиская подружек, обдавая их винными парами. Они ведь тоже продавали себя — по-своему, чтобы сидеть здесь и улюлюкать, глядя во все глаза, как калечит себя проданная человеческая плоть. Бог да насытит вас, взалкавшие. Блаженны алчущие, ибо они насытятся.

В пятом раунде я упал.

— Прикончи его! Прикончи!! — взревели жлобы, подскочив до потолка. Хорошо, думал я, превращаясь в твердую землю, пусть добьет.

МОЙ ПРОТИВНИК. Он прижмет меня, насядет, наступит, наложит на меня. Он вобьет меня в пол и сделает — раскроит эту черепушку о бесконечную плоскость, многочисленную опору людей… Только где же он?..

Он стоял, привалившись к канатам, и не мог пошевелиться, а жлобы из зала тыкали ему в лицо банановой кожурой. Он не мог двинуть рукой, а они ревели от восторга и лили ему в лицо из бокалов, эти скоробогатые молодчики, ребята, урвавшие свой кусок от жареного пирога. Тыкайте, родные. Мне так нужна сейчас ваша любовь. Видите, какой я покладистый, кик дорожу вашим расположением, я уже почти встал. Мне нужны деньги. Ваши деньги. Слышите, вы?!

Тошнотворный запах брызнул на пол. Он вывернул моего противника наизнанку, он залил ринг и хлынул в зал. Захлебываясь, жлобы разбегались, роняя валюту, столики и подружек. Запах поднялся до горла, он пробил крышу и хлынул наружу, в черную ночь. Едва слышно полыхнул гонг, и кто-то повел меня через жаркий, кровавый поток. Заиграла музыка, и еще одна девчонка стала раздеваться. Все было кончено. Клуб «Гладиатор» продолжал свою работу.

Взрослый мальчик с изуродованным лицом в три часа ночи сошел по каменным ступенькам ночного клуба. Последний был состряпан в фойе советского кинотеатра и находился в значительном удалении от центра столицы.

Взрослый мальчик с распухшим лицом сжимал в руках триста тысяч российских рублей и, сходя, слежа подрагивал всем телом.

Он посмотрел на небо, которое никак не могло разродиться зарею, и ступил на влажный асфальт. Тихий и чистый асфальт слегка шуршал под его подошвами. Некоторое время они были вдвоем в этом мире — он и влажный асфальт, и потом откуда-то приплыло метро. Оно надвинулось, проглотило уродца и загремело как сумасшедшее. Съежившись от грохота, взрослый мальчик сел на скамейку.