Пора услад - [24]

Сквозь дрему я ловил мысль, словно кончик вьющейся разноцветной ленточки, и вдруг без какой бы то ни было связи припомнил одного забавного приятеля… Уже много месяцев пробежало со дня нашего знакомства, так хорошо мне запомнившегося и непосредственно после которого и произошло его страшноватое исчезновение в каком-то гнилом и мертвом пространстве между городской свалкой, кладбищем и железнодорожной насыпью. Он пропал без вести.

Я, кстати, был тогда, кажется, совершенно другим человеком: переживал многолетнюю семейную идиллию, был увлечен воспитанием нашего трогательного, нежного малютки, строил капитальнейшие планы относительно карьеры, наблюдал за кутерьмой экономики и политики, да с такой страстностью, что, рассуждая с приятелями о беззакониях и ограблении нашей бывшей державы, распавшейся на тектонические, дрейфующие мятежные «регионы», воображал себе ее географическую карту не иначе как в сравнении со специальной мясницкой схемой по разделке говяжьей туши по категориям — на ошеек, грудинку и тому подобное, — каковые замечательные схемы красовались некогда на почетных местах в каждом мясном отделе.

Итак, мы сошлись неожиданно на свадьбе, куда я и жена были приглашены в качестве чьих-то «очень хороших знакомых». Пока интеллигентно перепивающиеся гости перемежали тосты с рассуждениями о всегдашней чепухе вроде мафии, демократии, госбезопасности и диктатуре, я, отлучившись, оказался в уединенной курильне с красным бархатным диваном и бронзовыми пепельницами по бокам. Мой случайный собеседник выказал абсолютное равнодушие к перипетиям тогдашнего общественного «процесса» и поначалу виделся мне если не ущербным созданием, у которого ужасающе отсутствовали приличные каждому культурному человеку интересы, то по крайней мере весьма пошловатым субъектом, изрядно помешавшимся на любовных приключениях. Но с первого момента что-то удержало меня прервать завязавшийся разговор. Возможно, специфическая, феноменальная энергичность и естественность тона моего собеседника.

— Какую присмотрел себе здесь? — тут же спросил он вежливо.

Я стал отшучиваться, что, дескать, уж не в тех годах и не в том положении и умонастроении.

Он с пытливым удивлением осмотрел меня и дружески улыбнулся:

— Значит, «давно мой друг не звал меня в поход»? — И опять улыбнулся. — Ну уж нет. Вижу, вижу, зовет, как прежде!.. Правда, вместо «походов», может быть, имели место лишь два-три птичьих эпизода — в командировках — да «ушки на сук», так?.. А как же Содом, Вавилон, Рим, греки и так далее? Как же античные откровения, вся великая поэзия: «ты меня хочешь — я тебя хочу»? Или это уже не глубины вовсе? Рослый, мужественный, синеглазый, русый, ты, может быть, пытался стать инквизитором своей же брызжущей жизнью плоти? Какие гнусные бельма ты навел на свои очи, что они не загораются от прихлынувших чудесных соблазнов?..

— Никакие бельма на свои очи я не наводил, — в свою очередь, улыбнулся я. — Если говорить совершенно абстрактно, то, конечно, и я где угодно, мгновенно, просто механически определяю для себя мысленных фавориток…

— Отличное слово! Именно — фаворитки!.. Какую же ты определил здесь? Ты ведь определил? — засмеялся он.

— Чепуха, — засмеялся также и я. — Что об этом говорить.

— Спорим, я знаю кого. Вот я тебе сейчас скажу, а ты оценишь мою проницательность.

— Чепуха, — повторил я. — Я и сам сказать могу… Здесь единственная по-настоящему желанная женщина, за исключением, конечно, моей жены…

— Конечно, за исключением! — подтвердил он.

— Это невеста, — твердо сказал я, и в моих словах была вовсе не только свадебная учтивость: невеста действительно была очень красива — да-да, тот самый, давно отлившийся в моем сознании образ.

— А жених, увы, совершенная дрянь, — немедленно добавил он, искренне вздохнув, а затем еще, без стеснения: — Презанудный козлик и к тому же, кажется, косит…

— Увы, — так же искренне вздохнул я, но он меня как будто уже не слушал, а развивал какую-то свою мысль.

— Чудесно! — чему-то радовался он. — Сильный, я бы сказал, вагинально мощный тип женщины. Ты, бесспорно, желаешь ее. Но почему бы и нет, а?.. Пойдем взглянем на нее еще раз!

— У, змей-искуситель! — шутливо посовестил его.

— Нет-нет, тебя не надо соблазнять, — заявил он. — Это ты, ты готов соблазнить ее. И у тебя отнюдь не робкий вид. Ты не хмурься. За тебя можно будет только порадоваться. Смотри веселее! Ты ведь уже сейчас решительно предпочел бы ее своей подруге жизни…

— Погоди, это ты уже говоришь лишнее.

— Ты прав, ты прав, извини, — с сожалением спохватился он. — Не мне, а тебе самому судить о своем предпочтении… У тебя вообще не то положение, не то умонастроение… — с грустной иронией заключил он.

— Вот-вот, — пробурчал я, немного смущенный моим наскоком на собеседника, излагавшего вполне здраво. — Пусть у каждого будет свое — заповедное… Да у тебя довольно своих идей. Я вижу, ты с большим удовольствием разрабатываешь их.

— О да, мои идеи всегда воплощаются. Иногда очень забавно. Я не пасую, даже когда нужно продираться в самое гнилое, кошмарное место. Когда приходит пора, знаешь, что-то такое синтезируется в пространстве, наподобие такой золотой пыльцы, которая наносится волшебной кисточкой на все окружающее, и тогда самые мертвые вещи начинают восхитительно светиться и переливаться.