Поперчить посахаренное - [63]

— Садись на мотоцикл, поехали, — развернул её к нему Бобби.

— Куда? Я с тобой никуда не поеду! — Джинни хотела развернуться и зарядить куда-нибудь Чживону, но он держал её за плечи, и ей никак не удавалось даже завести руку назад. Тем более что в одной у неё всё ещё была бутылка. — Я не хочу никуда! Домой мне нельзя… я в таком виде туда не поеду! Дай мне вернуться в бар!

— Мы поедем ко мне, — насилу усадил он её на сиденье, садясь одновременно позади, чтобы она не подскочила и не убежала. Жаль, что на байках не бывает ремней, пристёгивающих пассажиров!

— Трахаться? — Джинни обернулась через плечо и уперлась лицом в лицо Чживона. Перехватив бутылку из руки в руку, чтобы освободить ту, которую было удобнее поднимать, она возвела её под нос Бобби, явив выставленный средний палец. — Вот тебе! — Посмотрев внимательно на матерный для Америки жест, парень, ничего не говоря, наклонил лицо и, взяв палец губами, втянул его в рот, не больно укусив. Джинни айкнула и попыталась его забрать обратно, но зубы Бобби удержали его. Девушка подергалась и, притихая, замерла с оккупированным пальцем. Нетрезво глядя на гонщика, она загорелась изнутри. Пошлость этого момента превзошла всё пошлое, что когда-либо с ней случалось. Это было даже более развратным, чем когда Юнги входил в неё членом. Бобби разомкнул зубы.

— В следующий раз я могу и откусить.

— Зубы не сломай.

— Мне нравится, что тебя приходится разгрызать, а не проглатывать, как суп.

— Господи! Будда! — подражая брату, добавила Джинни. — В самом деле, может, тебе дать, чтоб ты отстал?

— Ты пять минут назад при трёх десятках свидетелей проорала, что не дашь мне.

— Я пьяна! Мне можно! — открутив крышку бутылки, она присосалась к горлышку. Бобби повернул ключи и, придерживая крепко Джинни, нажал на газ. Мотоцикл рванул, подобно скакуну и девушка, слегка облившись, вынуждена была прекратить пить, хотя после всего употребленного прежнего страха не было, и скорость не пугала, и ветер не мерещился неприятным. И Бобби позади, за спиной, казался напророченным, каким-то непреодолимым, обязательным, неминуемым, который должен быть с ней хоть раз. Один позорный, ужасный, отвратительный в своей безумной страстности раз, когда ей снесёт крышу и она, забыв обо всём, превратится в то низменное создание, которое презирала в себе весь вечер.

Байк притормозил у знакомого подъезда, куда однажды Чживон привозил её не так давно. Перекинув длинную ногу в черных джинсах, чтобы слезть с мотоцикла, парень помог Джинни сползти следом за ним. Он не знал, о чем она там думала, пока ехала, но по её лицу уже текли слёзы и она, дошедшая до кондиции, пихала его, почем зря, приговаривая:

— Я не буду с тобой спать! Не буду! Не буду, сукин сын! Ты тварь, Бобби! Ты меня бесишь!

Он заволок её почти на себе на последний этаж, где дверь была открыта, а за кухонным столом, преданно ожидая, сидела Дохи, хотя прошло минут сорок. Увидев подругу, она ринулась навстречу. Джинни расплывчато опознала приблизившуюся.

— Ага! Я так и знала! Продала меня, да? Ты тоже с ним в заговоре, да? Всё подстроили против меня, сволочи…

— Может, её домой надо было? — посмотрела на Бобби Дохи.

— Она отказалась туда ехать в таком виде. Типа семья вздует. Может, к тебе?

— Моя мама всё расскажет её родителям, она не в состоянии удержать секрет дольше, чем время, которое занимает преодоление расстояния до телефонного аппарата.

— Тогда придётся оставить её тут… — произнес Чживон и, неискренне смущенно расплывшись, добавил: — То есть, не придётся, а я в любом случае хочу, чтобы она осталась здесь.

— Козлы, все мужчины — кроме моего брата — козлы! И кроме папы, — бормотала Джинни, достав из кармана мобильный и разговаривая с ним. В другой руке всё ещё была бутылка соджу. — Почему тебя нет, когда ты нужен? Даже позвонить тебе невозможно! И тебя я тоже ненавижу, Юнги! — телефон полетел на матрас-кровать Бобби. Перевесившись от рывка рукой, швырнувшей вперед телефон, Джинни запахала за ним и, упав на коленки, приземлилась на мягкую постель. — Блин, завтра ж в универ… — как у многих пьяных, соскочили её мысли при перемещении. Бобби с Дохи посмотрели на эту сцену.

— А где её трахатель яхонтовый? — спросил он у подруги.

— Не знаю, вроде по работе в отъезде. На следующей неделе должен был вернуться, — пожала плечами Дохи.

— Мне плохо… — мученически простонала Джинни.

— О нет! — бросилась к ней вторая девушка. Приподнимая её, она подставила своё плечо для опоры. — Пошли-ка в туалет, подруга, нечего тут уделывать гостеприимный дом.

— Дохи… мне нехорошо… — капая слезами с подбородка на руки, оперлась на неё Джинни и они удалились в ванную комнату. Бобби присел на кухне, смотря на растрепанную постель перед ним. Если Дохи уедет, а Джинни будет невменяемой… да она уже и сильно-то сопротивляться не будет. Она хочет его, он хочет её. Может, и самому выпить? Чживон посмотрел на полупустую бутылку, поставленную привезенной юной алкоголичкой на пол. Меньше ноль пять литра соджу его не возьмёт. Лучше не надо. Да и вредно ему пить, он и так-то иногда собой не владеет. Не прислушиваясь к звукам, слабо доносящимся из туалета, Бобби было всё равно, в каком виде он может застать девушку, которую он хочет. Пока он не получил своего — желание не пропадёт. Представив, как её придётся уложить сюда, на его ложе, что он ляжет рядом на всех правах и, кто знает, к чему это всё приведёт, Чживон ощутил ударившее во всю мощь возбуждение. Кровь ухнула и вверх, и вниз. Нет, он не должен пользоваться таким моментом. Джинни должна отчетливо понимать, что совершает, да и её чахлика нет в Сеуле, оказывается. Может, лишь поэтому она не может его бросить? Бобби задергал ногой нервно. Начинается. Сейчас опять полезет в дурь.