Понедельник — пятница - [42]

Его разбудила Аленка; в дверях стояла Люба. Девочка только дотронулась до него и глядела серьезными, неузнающими глазами. Конечно, забыла и теперь не без страха глядела на дядю, которого надо называть «папой». Он сгреб жену и дочку в охапку и кружился с ними, счастливый от повизгивания Аленки и нарочитой ворчливости Любы: «Вот, даже не встретил… Да отпусти, медведь, все кости переломаешь».

Она была очень довольна тем, что увидела здесь. Отдельный домик, пять комнат, пальмы во дворе, руфгарден — сад на крыше, даже ручеек свой! Живут же люди! Теперь она надолго становилась хозяйкой этого дома, и пальм, и руфгардена, и ручейка — не то что однокомнатная квартирка на проспекте Огородникова. «Ах, даже и гараж есть? И деньги есть на машину?.. Я не повезла Аленку к маме потому, что не выдержала бы… Пусть лучше с нами». Он согласился: конечно, пусть. Здесь есть все — и врачи, и ребятишки ее возраста, дети наших лоцманов.

Только потом, после, он подумал, что Люба даже не спросила — как он? Они не виделись почти год, и Люба не обратила внимания, похудел он или поправился… Он одернул себя. Не надо думать об этом. Ну, замоталась, ну, ошеломлена увиденным… Если придираться к мелочам, жизни не будет.

Обычно по утрам он уходил на пляж и валялся там, пока по радио не передавали: «Мистер Храмцов, за вами отправлена машина». Тогда он одевался и ехал сменять лоцмана, который вел очередное судно из Порт-Саида или Суэца. В тот день он не пошел на пляж, и ему позвонили домой. Люба удивленно спросила:

— Ты не мог взять выходной?

— Не мог, — улыбнулся он. — У нас нет выходных. И рабочий день — четырнадцать часов. Думаешь, зря нам понадавали такие особняки?

Так вот Аленка…

Он купил недорогой английский «стандарт». Конечно, можно было купить и «бьюик», денег хватило бы, но Люба сразу ринулась в покупки, и все, что удалось скопить за год, начало таять. Аленка забиралась на заднее сиденье машины и свободно вытягивалась там. И спала там, когда все-таки удавалось вырваться в Каир.

Машину водила Люба. Она научилась этому с поразительной быстротой. Тот же Митрич охотно взялся за обучение, и Люба со смехом рассказывала: млеет возле меня твой дружок. То и дело свои руки на мои кладет, когда я за рулем. Храмцов отшучивался — здесь, милая, моей ревности не жди. Митрич — лысый огурец и старый гриб, к тому же — вековой подкаблучник у своей Татьяны Тимофеевны, а вот за то, что тебя учит, положен ему армянский — пять звездочек, да он только верблюжье молоко хлещет — тьфу! — а спиртного ни-ни.

Когда Митрич заглянул к ним, Храмцов кивнул на Любу:

— Способная ученица?

— А мы? — сморщился в улыбке Митрич. — Помнишь, как мы учились?

Храмцов кивнул: еще бы!

Они приехали сюда и сразу оказались в гуще журналистов и фотокорреспондентов. «Сколько вам потребуется времени, чтобы освоить проводку судов по каналу?» Был среди лоцманов один разбитной одессит, ляпнул, не подумав: «Пять дней». Это было на приеме у президента компании Суэцкого канала. Президент заметно поморщился. Один американец попытался уточнить: «Может, год и пять дней?»

И работали они, как черти, и спали кое-как — ну, не через пять, а через десять дней сдали экзамен и повели первые суда.

Тогда Храмцов опять чувствовал себя тем школьником, который спешил, спешил изо всех сил, перескакивая через класс, чтобы только наверстать упущенное. Для полного сходства рядом не хватало лишь Васьки Ткачева. Зато был дотошный, педантичный и до самых печенок въедливый Митрич. Даже по ночам он будил Храмцова и спрашивал:

— Позывные радиостанции администрации канала?

— SVQ. Отвяжись!

— Частота?

— Четыреста двадцать килогерц. Дай поспать, сукин ты сын.

— Ну спи, дорогой.

А потом будил снова:

— Позывные «Пайлот-бот». Быстренько!

— «Порт-Саид», четыре, сто пятьдесят шесть три десятых мегагерц, чтоб тебе! С Исмаилией сто пятьдесят шесть восемь десятых. Что еще, капустная кочерыжка?

— А ты не горячись. Кто идет из Суэца первым?

— Груженые танкеры. Что, уел? Через час двадцать все остальные.

— Расстояние между гружеными танкерами во время проходки?

— Убью! Два километра.

— Пять с плюсом. Спи, кисонька.

Митрич рассказывал Любе, как лоцманы сдали экзамен, вышли, а у Храмцова ручки дрожат — ну, студентик и студентик. Сунулся в карман за сигаретами, а оттуда шпаргалки посыпались! Храмцов деланно хмурился: будет тебе. Не было никаких шпаргалок. Митрич даже морщился от восторга: были, были! Вот на таких махоньких листочках. Зато первое судно провел — загляденье! Короче говоря, осрамили американских журналистов. Они-то расписали встречу с советскими лоцманами! «Русская быстрота? А может быть, русское зазнайство?» Правда, первое время иностранные капитаны дрожали, когда на мостике оказывался советский лоцман. Да, было времечко…

Перемена никак не отразилась лишь на Аленке.

Что ей было до пирамид, сфинкса, цитадели? Это Люба поначалу ахала: «Господи, только подумать! Я — понимаешь, я! — стою здесь!» Аленке же было все равно. Вырастет и не вспомнит, наверно, что видела в раннем детстве. Больше всего ей нравилось выращивать огурцы. У нее была своя грядка, на которой росли длинные, какие-то не наши, и вкусом не те, огурцы. В маленьких кафе и ресторанчиках их подавали к мясу тушеными.