Помнишь, земля Смоленская... - [13]
Хониев замолчал, а бойцы смотрели на него вопросительно, видимо ожидая, что он продолжит свой рассказ. Марков поинтересовался:
— А когда вы еще ездили в Москву, товарищ лейтенант?
— Потом, ребята, об этом потом. Мы и так с вами заговорились. По пословице, сколько сказку ни рассказывай, а конца у нее нет. Вот и о Москве можно говорить бесконечно… Тем более, — он глянул на часы, — скоро вы ее и сами увидите. Ну-ка, окиньте снайперским взором окрестности, мы, верно, уже к Москве подъезжаем.
Ребята бросились к дверям.
Хониев угадал: спустя некоторое время эшелон прибыл в Москву. Занималось июльское утро.
Приказа покинуть вагоны не было, и бойцы оставались на своих местах. Но само сознание, что они в Москве, наполняло их сердца радостью, они оживленно переговаривались:
— Неужто мы и вправду в Москве?
— Интересно, в город нас пустят?
— Москва, Москва, какая ты?..
Хониев, выглянув из дверей и увидев московские окраины, протяжно произнес:
— Мендэ-э-э[7], Москва моя…
Выражение лица у него было просветленное, словно он выпил подряд три пиалы горячей, ароматной, живительной джомбы[8].
Токарев, потянувшись, мечтательно проговорил:
— Эх, пройтись бы сейчас по московским улицам, по Красной площади, да этак браво, строевым шагом! И чтоб начищенные сапоги сияли, как крышка рояля, и каблуки отбивали такт: трам-трам, трам-трам…
Хониев повернул к нему голову:
— Нет, Андрей, вряд ли сейчас тут принято маршировать… Я гляжу, люди идут суровые, озабоченные. И у города суровый вид. Вон на окнах домов бумажные кресты. И ярких красок не видно… Да, братцы, война чувствуется и тут. Город словно надел военную форму.
Марков похлопал Токарева по плечу:
— Не вешай носа, Андрей, ты еще пошагаешь по Москве; вот прогоним фашиста с нашей земли, снова приедем в Москву, наденешь ты боевой орден, начистишь сапоги и — гуляй, не хочу! Пойдешь по улицам, подтянутый, красивый, с отсветом недавних сражений в глазах, и все девушки будут на тебя оглядываться.
— Добраться бы до фронта, пока война не кончилась, — вздохнул Токарев. — Неизвестно еще, сколько тут простоим…
В это время рядом с эшелоном затормозил пассажирский состав, такой длинный, что, казалось, конца ему не было. Вагоны до отказа были забиты людьми, в основном стариками и женщинами, многие сидели на подножках, даже на буферах. Лица у всех были усталые, изможденные, печать горя лежала на них…
Бойцы, затихнув, столпились в дверях вагона, с недоумением смотрели на необычных пассажиров.
Из вагонов доносились плач детей, женские причитания. Люди везли с собой всякую живность, слышалось кудахтанье кур, блеяние коз, визг поросят.
Бойцы, как по команде, обратили взоры к Хониеву:
— Товарищ лейтенант, что это за поезд? Мы таких еще не видывали.
Хониев пожал плечами:
— Сам не знаю, ребята. По-моему, он — с запада…
Мимо вагона пробежал помощник дежурного по эшелону, на бегу крикнул:
— Командиры и политруки, в штаб полка!
Хониев соскочил на землю и поспешил к штабному вагону.
Как только он ушел, Токарев обратился к Данилову:
— Товарищ сержант, можно, я этих пассажиров поспрошаю кое о чем?
— Вы что, корреспондент какой-нибдь гаузеты? — сердито обрезал его Данилов. — Видите, людям не до вас.
Женщина, которая сидела как раз напротив, на подножке своего вагона, кормя грудью ребенка, услышала их пререкания и подняла голову:
— Сыночки, да что вы, не видите? Беженцы мы…
Бойцы, сгрудившиеся в дверях, тревожно зашумели:
— Беженцы? С запада?.. Из каких же вы городов?
Им нестройно ответили:
— Мы из Минска!
— А мы оршинские!
— Из Борисова мы!
— Мы из Смоленска!
Названия городов, как камни, били по сердцам бойцов.
— Разве и Смоленск пал?
— Ой, милые, под Смоленском бои идут.
— Уж вся Белоруссия под немцами…
Голоса женщин были перехвачены рыданиями. Какой-то старик, с белыми как снег волосами, в морщинах, изрезавших все лицо, приблизившись к бойцам и потрясая кулаками, прокричали осипшим голосом:
— Сынки, поскорей добирайтесь до фронта! Окуните Гитлера в Березину, как когда-то ваши предки Наполеона! Гоните его из Белоруссии!
Встреча и беседы с беженцами произвели на бойцов гнетущее впечатление. Хотя им ежедневно зачитывали сводки Совинформбюро, многие из которых были неутешительными, но одно дело узнать о чем-то из официальных сообщений, а другое — услышать от людей, видевших войну своими глазами, уже пострадавших от фашистского нашествия и вынужденных эвакуироваться из родных мест.
— Глядите-ка, как далеко они забрались… Уже под Смоленском… — мрачно сказал Данилов и почему-то с осуждением посмотрел на Токарева. — А ты переживал, что война вот-вот закончится. Бои-то вон на Березине идут. По сводкам — и под Киевом…
Один из бойцов почесал в затылке:
— Сколько ж это нам придется протопать, пока мы отшвырнем фашиста от Березины к польской границе?!
— А столько же, сколько фашисты протопали от границы до Березины, ни больше ни меньше, — не очень-то весело пошутил Токарев. — Почти месяц на это уйдет. Так что мы еще повоюем…
Хоть на душе у него кошки скребли — действительно далеко продвинулись гитлеровцы в глубь нашей страны, — но об их скором отступлении он говорил как о деле решенном, всерьез веря, что война продлится недолго.
Три фронтовых друга — русский Юрий Дронов, армянин Виктор Мурадян, таджик Мирзо Бобаджанов — прошли жестокие испытания на непомерно длинной и трудной дороге войны. Об их судьбе и испытанной в боях дружбе, о героических подвигах и послевоенных встречах рассказывается в повести «Дороги шли через войну». Тему подвига на войне, интернациональной дружбы и боевого братства автор продолжает и в очерке «Тихмяновская высота». Для массового читателя.
Эта высокая награда Родины так и называется — орден Славы... Орден Славы — знак величайшей солдатской доблести, свидетельство беспримерного мужества, стойкости, героизма отважных защитников любимой Отчизны. Его можно заслужить только на полях сражений, только в битвах с врагом, посягнувшим на священные рубежи Родины. И Родина-мать, весь советский народ горячо благодарят, достойно чтут всех тех, чью грудь украшает этот знак солдатской доблести. А ведь многие трижды удостоены этой высокой награды! И вот о них — полных кавалерах ордена Славы, их беспримерных ратных подвигах написана эта книга... А они — это 32 наших земляка. Все они — из Узбекистана!
Снайперы-разведчики Корпуса морской пехоты США были одними из наиболее подготовленных солдат во Вьетнаме. Обладая уникальными навыками, свободой пере-движения, и смертоносной дальнобойной винтовкой Remington 700, снайперы-разведчики были востребованы в каждом подразделении морской пехоты — и настолько внушали страх противнику, что вознаграждение Вьетконга за снайперов-разведчиков было выше, чем за военнослужащего любого другого американского элитного подразделения. Письма, которые писал домой Джозеф Уард, раскрывают редко наблюдаемую сторону войны.
В повести югославского писателя рассказывается о боевых действиях 1-й пролетарской бригады Народно-освободительной армии Югославии против гитлеровских оккупантов в годы второй мировой войны. Яркие страницы книги посвящены боевому содружеству советских и югославских воинов, показана вдохновляющая роль успехов Советской Армии в развертывании освободительной борьбы югославского народа.
В этой документальной повести рассказывается о боевом содружестве партизан разных национальностей в период Словацкого антифашистского восстания 1944 года. В основу ее положены действия партизанской бригады, которую возглавлял Герой Советского Союза А. С. Егоров. Автор книги, писатель А. М. Дугинец, — участник описываемых событий.
Ричмонд Чэпмен — обычный солдат Второй мировой, и в то же время судьба его уникальна. Литератор и романтик, он добровольцем идет в армию и оказывается в Северной Африке в числе английских коммандос, задачей которых являются тайные операции в тылу врага. Рейды через пески и выжженные зноем горы без связи, иногда без воды, почти без боеприпасов и продовольствия… там выжить — уже подвиг. Однако Чэп и его боевые товарищи не только выживают, но и уничтожают склады и аэродромы немцев, нанося им ощутимые потери.