Надо как можно скорей уходить отсюда. В ближайший же лес. Может, он встретит там бойцов, отставших от своих частей, сумевших в одиночку вырваться из окружения… Может, там прячутся мужчины из местных жителей. Главное, он будет не один, а что делать дальше — он уж решит, придумает вместе со своими новыми товарищами.
Митя позвал Хониева наверх, в избу, лейтенант вылез из подпола сам, отказавшись от Митиной помощи. Он держался так, как будто и не был контужен, измотан, но каких усилий это ему стоило!..
— Фашисты ушли из Сенина, — сообщил ему Митя. — Всю живность у колхозников отобрали, все запасы подчистили, а нажравшись, продрыхли до самого вечера. Как стемнело, они от нас убрались…
Хониев поразился силе ненависти и брезгливости, звучавших в голосе подростка.
— А куда они ушли?
— В направлении Смоленска. Я слышал, они говорили, будто Смоленск уже захвачен ими.
— Так… — Хониев сидел на постели, размышляя о чем-то. — Убрались, значит? Впрочем, это как раз ничего не значит… Ушли одни, завтра придут другие. Прет вражина, прет на восток… — Он поднял глаза на Митю: — Слушай, боец Стрельцов. Пока немцев нет, проводи-ка меня в лес. Который побольше да погуще. Думаю, я недолго пробуду там в одиночестве…
— Товарищ командир! — вскинулась Митина мать. — Вы посмотрите на себя, на вас же лица нет… Уж мы вас так спрячем, что никакой фашист не сыщет. А как выхожу, так и ступайте, куда надобно…
Хониев отрицательно качнул головой:
— Нет, сестрица. Я командир Красной Армии, негоже мне отсиживаться тут, когда война идет. Да и вас не хочу под монастырь подводить. Вы за меня не бойтесь, я уж как-нибудь перемогусь. И пока я могу держать оружие… — в глазах Хониева появился стальной блеск, — я буду бить, бить, бить фашистскую погань! Мы еще повоюем!
Стрельцова покормила гостя остатками куриного бульона.
Хониев крепко обнял Митю. Тот взглянул на него по-взрослому серьезно:
— Ну, пошли?
В глазах матери мелькнула тревога:
— Митенька, сынок, ты-то уж не задерживайся!
— Ладно, мама. Ты не беспокойся за меня, я уже не маленький.
Когда они втроем подошли к калитке, Мутул от души поблагодарил женщину за все то добро, которое она для него сделала, пожал ей руку, а она обняла его и поцеловала по-матерински.
— Дай бог вам, братец, пройти через войну целым-невредимым. Пусть порадуется сердце вашей матери вашему благополучному возвращению в дом родной…
— Я выживу, — твердо проговорил Мутул. — Я должен выжить, у меня к фашистам свой счет… — И повторил: — Мы еще повоюем…
Хониев и Митя скрылись в ночной темноте, а женщина долго еще глядела им вслед, крестясь и вытирая кончиками платка выступившие на глазах слезы…
