Помнишь, земля Смоленская... - [109]

Но вот уж и вечер, смолкли стоны чаек, кряканье уток, мерное тиканье кукушек, их сменила звонкая мелодия домбры, аккомпанирующей песням молодежи о любви, о счастье…

Мутул возвращается домой. Мать только что поставила чайник на огонь. Надоив от кобылиц полное ведро молока, она сливает его в деревянную конусообразную кадку и приступает к приготовлению чигяна — кумыса. Чигян в кадке бурлит, пенится; дав ему немного успокоиться, мать снимает крышку и разливает кумыс по пиалам. Чуть кисловатый запах щекочет ноздри, ударяет в голову.

Мать все хлопочет; вытерев кадку, которая начинает блестеть, как янтарь, она достает с полки отцовскую пиалу с серебряным ободком у краев, зачерпнув кумыс деревянным половником, наполняет им пиалу и бережно, держа ее обеими руками, чтобы не расплескать лакомый напиток, подносит пиалу Мутулу. Чуть позвякивают серебряные монеты на материнском бархатном шивырлыке[14], мать ласково говорит: «На, сынок, выпей чигяна, ты так давно его не пробовал… Гляди, ты весь в поту, и губы у тебя пересохли, тебя мучают духота, голод и жажда, подкрепись нашим чигяном…» Приняв от матери пиалу, Мутул припадает к ее краям губами, не переводя дыхание, пьет и все никак не может ее опустошить, никак не может утолить жажду, которая даже усиливается с каждым глотком. Мать ладонью смахивает пыль с рубахи сына, гладит его по голове, певуче спрашивает: «Сынок, ягненок мой, а ты не встречал на фронте своих братьев — Лиджи, Санджи, Эрдни? Они ведь тоже сражаются с врагом…» Мутул, так и не насытившись, отрывается от пиалы, чтобы ответить матери: «Нет, мама, я и не мог их видеть, мы воюем на разных фронтах: ведь Лиджи служил в Выборге, Санджи в Псковской области, там они, наверно, и дерутся с немцами, а где старший брат, Эрдни, я не знаю. Последние письма от Лиджи и Санджи я получил весной, они писали, что в ноябре должны быть уже дома. Но вряд ли мы увидимся с тобой так скоро, мама… Как ты-то живешь?» — «Да как все матери сейчас живут, в тревоге и ожидании. Я боюсь за вас, дети мои…» «Ты не бойся, мама. Верь — мы победим врага и вернемся. Налей мне еще чигяна. Я так хочу пить…». Мать отошла, принялась снова взбивать чигян, он опять зашумел, как кипяток, он шуршал, шелестел, и мать вдруг окликнула Мутула чужим голосом: «Товарищ лейтенант!.. Товарищ Хониев!»

* * *

Второклассник Ваня Павлюченко, приотстав от других школьников, которых вел за собой Митя, нашел в траве пилотку. Ему жалко было оставлять ее, он снял с нее звездочку, приколол к рубашке, а пилотку нахлобучил на голову — она была большая и закрыла ему уши. Бросившись догонять товарищей, он наткнулся на траншею, поперек которой лежала ель. Из траншеи торчал ствол пулемета. Ваня остановился, подобрал валявшуюся возле траншеи гранату, сунул ее в противогазную сумку и, растянувшись на краю траншеи, заглянул вниз. Его интересовал пулемет. Но в траншее он увидел сначала чью-то ногу в сапоге, а потом и всего человека, скорчившегося, полузасыпанного землей.

Человек пошевелился, и Ваня, больше удивившись, чем испугавшись, вскочил на ноги и, сорвав с головы пилотку, замахал ею и громко закричал:

— Э-эй! Митя! Ребята! Сюда!.. Тут дяденька лежит! Живой!

Школьники, как птицы, стаей слетелись к нему. Митя, тяжело дыша, спросил:

— Кого ты тут увидал? Где твой «дяденька»?

Ваня пальцем показал на траншею:

— Там он…

— Может, это немец?

— Не… Наш. Немецкую форму я знаю…

Ребята, оттащив в сторону елку, спустились в траншею. Митя, склонившись над лежавшим человеком и всмотревшись в его лицо, радостно воскликнул:

— Ребята, так это же наш комроты! — И позвал: — Товарищ лейтенант! Товарищ Хониев!

Услышав его голос, Хониев очнулся, попытался приподняться, но ноги у него были словно ватные. Школьники осторожно подняли его, с гимнастерки посыпались еловые иглы, песок, земля. Когда его вынесли из траншеи, Хониев открыл глаза, его ослепило солнце, которого он не видел больше двух суток, он снова зажмурился, а Митя все повторял:

— Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант! Это вы?..

Ваня ткнул его в бок маленьким кулачком:

— Ты чего кричишь? Он вон еле дышит…

Он надел на голову Хониева пилотку, прикрепив да место звездочку.

Мутул тихо простонал:

— Пи-ить… Воды…

— Сейчас, товарищ лейтенант, сейчас…

Митя посмотрел на Ваню, у которого был при себе найденный в поле котелок, мальчишка кинулся к реке, вернулся с полным котелком, передал его Мите, а тот поднес воду к губам Хониева.

Лейтенант, через силу разомкнув веки, сделал несколько жадных глотков. Все кружилось перед глазами, и деревья, колыхавшиеся в знойном мареве, казалось, куда-то бежали, Хониеву на мгновение даже почудилось, что это бегут немцы в зеленых мундирах. Ветерок, повеявший в лицо, освежил его, привел в чувство. Потянувшись к кобуре, Хониев вынул оттуда пистолет, переложил его в карман брюк, а пустую кобуру протянул Ване. Паренек был на седьмом небе от счастья, остальные ребята с завистью разглядывали и ощупывали подарок лейтенанта. Митя прикрикнул на них:

— Что вы суетитесь, будто вас осы жалят? Помогите товарищу командиру подняться.

Хониев, поддерживаемый ребятами, с трудом встал. Митя спросил у него: