Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды - [202]

С покойным Нилом Николаевичем Куропаткиным я познакомился и сразу же близко сошелся еще перед Хивинским походом. Это был в высшей степени симпатичный и далеко недюжинный человек.

Красивый и мощный физически, с умным, открытым лицом, с вечно приветливой улыбкой, всегда веселый, добродушный и остроумный, не пьяница, но и не дурак выпить в подходящей компании, беззаветно отважный, покойный Нил был общим любимцем всей той части офицерства, с которой ему приходилось сталкиваться. Начальство держало себя с ним очень осторожно и осмотрительно, ибо два-три факта из служебной жизни покойного Нила доказали, что это офицер, который никогда не только не станет гнуть спину, но никогда никому не позволит наступить себе на ногу.

С большей частью офицеров отряда я был знаком по Ташкенту. К нашей казачьей батарее по-прежнему был прикомандирован Н.А. Ермолов, старый приятель Скобелева. Заинтересовавшись Скобелевым и бродя по подобию запорожского коша ради свидания с приятелями и боевыми товарищами, я вместе с тем стал собирать сведения о Михаиле Дмитриевиче.

Дня через 3–4 по этой части выяснилось нижеследующее.

Нижние чины называли его не иначе как «ерой».

Такой же приблизительно взгляд на него установился и у большей части фендриков[656]. Поручики и сотники находились в состоянии несомненного колебания. Одни из них, готовые, в общем, признать за Скобелевым право на звание «ероя», видимо, несколько смущались чрезмерной театральностью его поведения в деле; другие, в особенности же казачьи сотники, имевшие случай ходить со Скобелевым в атаку, говорили мне приблизительно так: «герой-то он герой, только сомнительный; в дело без мундштука не выезжает; чтобы, значит, конь не занес дальше, чем следует; перед фронт выедет, саблей помахает, покричит, а как пойдем в атаку, он сейчас коня на мундштук – остался сзади. Это не Пистолькорс, который под Ирджаром до конца сам вел казаков в атаку с нагайкой в руке. А впрочем, что же тут рассказы-то рассказывать. Пойдешь, Володька[657], в дело, сам своими глазами увидишь».

У стрелков, где мне пришлось поговорить на эту тему и со старшими офицерами, разговоры имели уже более определенный характер. Многие категорически заявили, что только нижние чины да фендрики могут видеть в Скобелеве «ероя»; что каждый толковый офицер, видавший на своем веку хоть что-нибудь порядочное, не может не понимать, что это «шарлатан, шулер военного дела».

Один из капитанов 1-го стрелкового батальона, которого все его товарищи любили и глубоко уважали за правдивость и честность и имени которого я не называю по совершенно исключительным причинам, сказал так: «Мы брали Балыкчи штурмом ночью; под огнем Михаил Дмитриевич так оробел, что мне пришлось взять его за полу и сказать: «Михаил Дмитриевич, перестаньте, стыдно, на вас смотрят нижние чины».

Другие говорили так: «Если не верите нам, стрелкам, спросите у ваших, казачьих, офицеров; спросите их, правда ли, что под Махрамом Скобелев самым постыдным, самым позорным образом ликовал, что убит уральский полковник А. Хорошхин[658], который издевался над Скобелевым, за глаза называл его шарлатаном, а в глаза вполне ясно давал ему понять, что он, Хорошхин, об нем не иного, а именно этого мнения».

От Ермолова и еще от 2–3 лиц, раньше меня попавших в Туркестанский край, давно знавших Скобелева и бывших au courant[659]многих дел нашего «ероя», я узнал нижеследующие подробности, бывшие для меня тогда совершенной новостью.

Прежде всего я узнал, что раньше, в 60 годах, Скобелев, тогда поручик или штабс-ротмистр гвардейской кавалерии, был прислан в Туркестан делать карьеру. Однако же вместо карьеры он наделал столько громких скандалов, что был выслан К.П. Кауфманом из края с предложением никогда более и ни под каким видом в оный не возвращаться.

По окончании им курса в академии Генерального штаба Скобелев в качестве остепенившегося офицера делал попытки вновь проникнуть в Туркестан; но эти попытки оставались безуспешными, так как Кауфман оставался неумолимым и определенного им остракизма не отменял.

В 1875 году Скобелеву удалось попасть в Хивинский поход со стороны Кавказа. В Хиве он снова делал попытки войти в доверие Константина Петровича, но, милосердный и податливый вообще, старик и на этот раз остался непреклонным. Несколько времени спустя, видимо решив во чтобы то ни стало сделать крупную военную карьеру, Скобелев женился.

Через несколько месяцев после описываемого мною времени в Коканде производились некоторые манипуляции, необходимые при тогдашних порядках для совершения развода, причем я узнал много подробностей этого, расторгавшегося тогда брака, о которых я не стану говорить, ибо, во-первых, мне противно о них говорить; а во-вторых, грешно было бы трепать имя несчастной женщины, которая сама была жертвой возмутительнейшей безнравственности, царившей в те времена в наивысших слоях русского общества.

Поэтому скажу только, что Скобелев, женившись ради карьеры и получив вскоре после свадьбы звание флигель-адъютанта[660], не замедлил развестись с женой, когда после занятия всей Ферганы в феврале 1876 года он был назначен военным губернатором вновь образованной Ферганской области.