Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды - [106]

Лгут, льстят и преувеличивают так часто и по столь разнообразным поводам, что мало-помалу получаешь привычку никому не верить на слово или, по крайней мере, относиться ко всем сообщениям с крайней осторожностью.

Совершенно такими же наклонностями отличается и сарт. Прошлое приучило его говорить правду тогда только, когда он вполне уверен, что правда эта ему будет выгодна; в противном случае, даже если бы это было сомнение только, при котором далеко еще неизвестно, может ли или не может это быть выгодным или хотя бы безразличным, он или уклоняется от ответа, или врет и, конечно, не всегда удачно. В 1879 году администрации понадобились зачем-то сведения о числе низших туземных школ и учащихся. Мы жили в то время в кишлаке, жили совсем по-сартовски, а потому пользовались большим сравнительно доверием своих односельчан. Получив приказ о доставлении сказанных сведений, волостной управитель приходит к нам и убедительно просит нас, как знакомых с русскими порядками, посоветовать, как ему быть: показать ли в своем рапорте число школ и учащихся в волости большим или меньшим действительного. Он не знает, зачем требуются эти сведения, и этого уже довольно для того, чтобы не допустить и мысли о доставлении куда следует истинных цифр.

Приведем еще пример. Разодрались два сарта; разодрались, конечно, не â la russe[430], т. е. без вышибания зубов, без сворачивания скул и другого членовредительства, а чинно, по-сартовски. Драка эта происходила приблизительно так: сначала оба из-за чего-то поругались, причем один упомянул о матери; другой не спустил и к матери присовокупил дочь; после этого досталось всем, и отцу, и деду, и могиле прадеда и опять матери, и, наконец, чалме и тюбетейке; тогда, придя в заправский азарт, они схватили друг друга за ворота, стали кричать еще громче, порвали рубахи и менее увертливый получил две плюхи, на память о которых остался синяк под глазом и царапина на левой щеке. Поплатившись целостью рубахи, получив синяк и царапину на щеке, сарт считает себя не только побежденным, но даже и изобиженным. Он кричит: «Вай-дод» («караул»). Около дерущихся собирается толпа; лишь очень немногие подзадоривают; большинство стремится к умиротворению.

Освободившись от противника, успевшего дать ему на прощанье еще и подзатыльник, побежденный начинает выть, иногда совершенно по-бабьи, и просить присутствующих быть свидетелями оказанной ему несправедливости. Учуяв кровь, он размазывает ее по лицу, иногда нарочно расковыривает царапину, дабы добыть оттуда несколько лишних капель, необходимых ему для надлежащего татуирования, искусственно приводит свое одеяние в возможно безобразный вид и тогда только, найдя, что он вполне достаточно замаскировался, отправляется к начальству искать правосудия. Через полчаса на базаре рассказывают, что в такой-то улице происходила страшная драка – «джуда уруш булды!» (Считаем нужным заметить, что драки, подобные вышеописанной, в общем далеко не частые, происходят только среди простонародья. Мало-мальски благовоспитанный сарт держит себя в высшей степени чинно и ни на улице, ни в обществе никогда не компрометирует себя даже такими поступками, как излишне скорая ходьба или езда, излишне громкий разговор, пение, свист и пр.).

Сидит несколько приятельниц. Одна, наиболее бойкая, начинает повествовать, как ее на днях бил муж. «„Играй, – говорит, – на дутаре”. А я говорю: „Не стану“. – „Играй!“ – „Не стану“. – „Играй, а то отлуплю“. – „Не стану“. Как начал он меня лупить нагайкой; уж он бил, бил, а я все молчу; потом к столбу привязал; опять бить начал, а я опять молчу. Вся спина в синяках – вот хоть посмотрите». Смотрят – никаких синяков там нет. «Так ведь он меня бил-то две недели тому назад, теперь уж синяки прошли; а тогда страсть что такое было; вся спина синяя; смотреть страшно!»

Хвастаются разнообразными способами: и воображаемым стоицизмом в отношении воображаемых же побоев, и воображаемой близостью с людьми, считающимися почему-либо влиятельными, и всевозможными искусствами, не исключая и кулинарного. Так, например, недавно, почти на днях, одна сартянка хвасталась при нас тем, что может сварить три разных кушанья, не снимая котла с очага и моя его после приготовления каждого кушанья тут же, на очаге, при помощи половника.

Хвастаются и нарядами, и благосостоянием, и положением, занимаемым мужьями, и проч. Словом, в этом отношении никто не может упрекнуть сартянку в том, что ей далеко до других женщин. Лета свои сартянка скрывает, так же как и последние, очень тщательно. Часто случается, что через пять-шесть лет после выхода ее замуж в четырнадцатилетнем возрасте, ей оказывается шестнадцать, много – семнадцать лет.

Попрошайничество и вороватость очень развиты в низших, бедных классах туземного населения, причем вторая распространена гораздо более первой, ибо название попрошайки, гадай, считается зазорным, а уличить в воровстве не всегда легко. Попрошайничают лишь у людей состоятельных, а воруют более или менее безразлично. Следует, впрочем, заметить, что такое женское воровство по большей части мелкое и производится лишь на домах. На базаре вы очень часто можете видеть открытую лавку с разложенными товарами и без хозяина, отлучившегося куда-либо по делу. Из сартов никто ничего не тронет. Это привычка, оставшаяся от ханских времен, когда ворам и воровкам отрубали руку. Мелкие же воровства на дому, где воровать гораздо удобнее, очень нередки. Часто воруют даже и у тех, кто охотно дал бы украденное, если бы его попросили. Случаи этого рода происходили и с нами не один раз.